Решил подойти к начальнику штаба майору Кудрявцеву. Он в полку за вооружение отвечал. Мужик тоже был немолодой, но молодых командиров у нас там, считай, не было, разве что кого с фронта после ранения в запасной полк послужить пошлют. Кудрявцев этот еще в Первую мировую воевал, а стрелковое оружие с тех пор – главное, так главным в армии нашей и осталось – родной «Максим» да мосинская трехлинейка. Еще, правда, «Дегтярь» ручной, значит, пулемет к ним прибавился. Пистолетов-пулеметов – ППД, ППШ, винтовок самозарядных симоновских очень мало было. «Максим» и трехлинейку майор до винтика знал, как-то на занятиях у меня в пульвзводе с завязанными глазами показательно винтовку разбирал-собирал, а остальным оружием особо не интересовался. Ко мне он хорошо относился, было два раза, что на общем совещании командиров в штабе в пример ставил.

Вот его я его и укараулил у штаба вечером. Подошел строевым шагом, откозырял молодцевато, так, знаешь, чтоб кисть сначала мягко шла, а потом с выбросом. Чтоб эту технику освоить потрудиться надо, зато на начальство здорово действует. Сразу раздражение снимает от того, что ты его побеспокоил непрошено.

– Чего тебе, Князев? – спрашивает.

Я докладываю с придыханием, что оружие, предназначенное для обучения бойцов стрелковому делу, старое и приходит в негодность. Возникают поломки, которые я сам устранить не могу, и часть оружия уже нельзя использовать для боевой подготовки. Нужен оружейный мастер, чтобы привести его в порядок. Он, понятное дело, спрашивает:

– А я его тебе, где возьму?

Тут я напружинился весь, попросил мысленно: «Помоги, Господи» и докладываю, что есть такой человек – красноармеец Небесный. Токарь, слесарь, считай с отверткой да молотком ручной пулемет «Дягтерева» в боевую готовность привел. А если его еще инструментами нужными обеспечить… « Максим» изучил до винтика и все остальное, какое есть в части стрелковое оружие, в том числе трофейный пулемет МГ-34, тоже. Даже неполадку в нем сумел устранить.

Все это выпалил и думаю, чего бы еще присовокупить для весу. А он усмехнулся и говорит без обиняков:

– Значит, землячка от фронта оттянуть хочешь. А сам туда отправиться не боишься?

Я растерялся маленько, не думал, что он о нашем с Васей землячестве знает, а потом рубанул:

– Так только до тепла, товарищ капитан, когда всей силой на врага двинем. А там я вместе с ним на фронт поеду, заявление напишу.

Посмотрел он на меня с интересом и вижу, что и удивился таким словам и, похоже, зауважал меня. По щеке себя ногтем поскреб и говорит:

– Можно б было и так, наверное, попробовать, только каков он, в самом деле, мастер, этот твой Небесный, как высоко летает? – и усмехается хитро. – Я его оставлю, он не справится, а отвечать кто будет, опять я?

– Справится, товарищ капитан!

– Ладно, – кивает. – Давай так. У моей жены машинка швейная «Зингер» сломалась, печалится женщина. За вечер этого «Зингера» твой Небесный починит, чтоб ровно, как «Максим», стучал, подумаю, как вопрос решить.

Я руку к козырьку, сам во фрунт:

– Починит, товарищ капитан. Завтра застучит ваш «Зингер», как миленький.

Пошел за Небесным. Он на политзанятиях. Доложил политруку, что красноармеец Небесный получил срочное задание от заместителя командира полка, политграмоту наверстает, а пока должен заняться повышением боеспособности подразделения. Тот возражать не стал, а когда мы с Васей на вольный воздух вышли, я ему говорю.

– Василий, я тут, может, много на себя взял, заботу тебе, тебя не спросясь, тебе придумал, а, может, и похуже чего. Но только добра тебе желая.