Не прошло и недели, как министр иностранных дел Англии лорд Дерби отправил канцлеру Горчакову дипломатическую ноту. В ней говорилось: «Начав действовать против Турции за свой собственный счет и прибегнув к оружию без предварительного совета со своими союзниками, русский император отделился от европейского соглашения, которое поддерживалось доселе, и в то же время отступил от правила, на которое сам торжественно изъявил согласие. Невозможно предвидеть все последствия такого поступка».

Депеша – возможно, слишком резкая в этой ситуации, – была оставлена Горчаковым без ответа. Англичане, однако, на этом не успокоились: русский посол граф Шувалов получил ещё одну ноту, в которой лорд Дерби, «во избежание возможных недоразумений», перечислил ряд пунктов, которые «ни в коем случае не должны быть затронуты военными действиями, иначе это задело бы интересы Британской империи и привело бы к прекращению ее нейтралитета и вступлению в войну на стороне Турции». В списке значились Суэцкий канал, Египет, Константинополь, Босфор, Дарданеллы и Персидский залив.

Общественное мнение Британии, от горлопанов из Гайд-парка до джентльменов, заседающих в Палате общин, требовало от правительства решительных действий: «Как и двадцать четыре года назад, остановим русского медведя!» Пока в Парламенте кипели дебаты, в кабинетах адмиралтейства легли на столы списки броненосных кораблей флота её величества – следовало заранее наметить, чем можно пригрозить русским. Первым инструментом устрашения станет Средиземноморская эскадра под командованием недавно назначенного на эту должность вице-адмирала сэра Джеффри Хорнби: на Средиземном море у Королевского флота достаточно броненосцев, чтобы сделать русского императора посговорчивее. Другой инструмент давления на Петербург, «Эскадру специальной службы», которой предстояло действовать на балтийском театре, предстояло ещё сформировать. Непростое это дело было возложено на вице-адмирала Эстли Купера Ки.

– Воля ваша, а наш канцлер Горчаков – форменная тряпка! – кипятился Греве. – Стоило англичанам пригрозить своими броневыми коробками, как почтенный старец перетрусил и пошел на попятную. Да ведь тот же Египет – часть Османской империи, египетские войска воюют против нас. Так нет, там, видите ли, замешаны интересы британской короны, а потому – ни-ни!

– Да, позицию канцлера принять непросто, – отозвался Серёжа Казанков. – Ведь как наше морское ведомство готовилось к этой войне! Взять хоть Средиземноморскую эскадру Бутакова: зря она, что ли, перед самой войной отправилась в Атлантику? Ей бы теперь войти в Средиземное море, парализовать крейсерскими действиями всю прибрежную турецкую торговлю…

– И не говори, братец! – скривился барон. – «Петропавловск» и «Светлана» могут на равных драться с любым турецким броненосцем. Бомбардирование прибрежных городов вызвало бы в Османской империи панику, а там, глядишь, восстали бы угнетенные народы – те же греки-киприоты или дикие аравийские племена. А наши крейсера, господствуя на средиземноморском театре, доставляли бы повстанцам оружие и припасы, а при необходимости поддерживали бы огнем пушек!

– Верно! – поддакнул Серёжа. – Да и об отряде контр-адмирала Лузина забывать не следует! «Баян», «Всадник», «Гайдамак», «Абрек» – что им стоит добраться до Персидского залива и навести там шороху? Вместо этого наш канцлер одним росчерком пера пускает все это псу под хвост. Двадцать девятого апреля бутаковская эскадра получает приказ вернуться на Балтику, а отряд Лузина остается на Тихом океане и никакого влияния на ход боевых действий оказать не сможет.