В этот момент он вновь почувствовал, насколько тонка грань между «жить» и «не быть». Он мог одним движением разорвать ту тонкую ниточку, которая связывала его жертву с этим миром. Одно движение. Всего лишь одно.

Потом, вспоминая это мгновение, он осознал, что был на грани. Он мог потерять всё то, чем жил эти несколько лет. Несколько безнадёжно трудных, тяжёлых лет, когда каждый день требовал приложения такого количества усилий, которые могли бы уместиться в несколько месяцев его прежней жизни.

На него накатила злость. На самого себя, на мальчишку, который был настолько глуп, чтобы погнаться за ним, на своё прошлое, на этот город – и он едва не утратил контроль. Возможно, что-то выдало его – выражение лица, блеск в глазах, так как во взгляде жертвы он уловил самый настоящий первобытный ужас. Да, тот самый, которым питались его предки. Поколения хищников.

А чем он в этот момент отличался от них? Да ничем! Страх подпитывал его, Алек наслаждался своей властью, упивался своей силой.

Его предки тоже были Охотниками. Они загоняли свою добычу, но действовали не как животные, которые делают это из необходимости, нет, они были людьми – жестокими и расчётливыми.

Он всё же совладал с собой, не сразу, но справился с инстинктами. В который раз. Он чертовски устал от этого – идти против своей природы становилось все тяжелее. Особенно в этом городе, с этим тонущим в ужасе мальчишкой, который лепетал что-то про его татуировку.

Веселье прошло, осталась только досада на самого себя, что сорвался. Чтобы хоть как-то сгладить впечатление, Алек ответил на последний вопрос, как ему казалось, шуткой. Может, не совсем удачной, может, странноватой. Вряд ли этот паренёк оценит её.

Дома было по-прежнему. Скучно. Много назойливых запахов. Почти все спали – раннее утро выходного дня. Поднимаясь по лестнице, он улавливал покой, царивший в полумраке квартир. На площадке тоже было тихо – соседи наконец-то изволили утихомириться, его так и подмывало нанести им визит вежливости. Напугать их он точно смог бы – ничего сложного, по прежнему адресу он быстро навёл порядок. Но здесь каждый раз откладывал – и так прошёл почти год. Он не был уверен, что это бездействие по доброте душевной. В последнее время он стал терпеть многое. Стискивал зубы и терпел. Как наказание.

Звучит, конечно, глупо.

Он захлопнул дверь и замер в тесной прихожей. Стянул куртку, скинул кроссовки. Постоял, восстанавливая дыхание после быстрого подъёма. Взглянул на себя в зеркало. На плече извивалось клеймо, знак его хищного рода. Он с радостью бы избавился от него, если бы знал, как. Удивительно, что этот мальчишка вообще заметил рисунок, но поразительнее было то, что никто из посторонних никогда не должен был увидеть ту фотографию. Алек вспомнил, что этот снимок хранился в их семейном альбоме – а потом исчез, и пропажу заметили пропажу только спустя несколько недель. Значит, вот в какие руки он попал. Наверное, стоит выяснить, кто за этим стоит. Алек вздохнул – перед ним вновь распахивалась дверь в прошлое. Достал из кармана телефон и набрал сообщение. Несколько раз редактировал его, пока не получилось скупое короткое послание, просто информация к сведению того, кому оно адресовалось. Ничего лишнего, лишь сухая констатация факта. Ему не хотелось, чтобы этот человек прочел больше, чем Алек хотел сообщить. Эта игра длилась уже много лет – с момента, как он переехал в город. Хотя, точнее сказать, сбежал. Нажал «Отправить», две галочки известили о том, что сообщение получено. Он не стал дожидаться ответа – поспешно спрятал телефон обратно в карман куртки, закрыл глаза и прижался лбом к холодной поверхности зеркала. Алек давно бежал прочь от прошлого, в котором, казалось, были одни потери и разочарования. Он выкладывался на работе так, чтобы приходить домой и падать от усталости; в выходные загонял себя до изнеможения, преодолевая десятки километров бегом; он старался выстраивать свой день, чтобы не было ни одной свободной минуты; ему было необходимо всё время находиться в движении – и все ради того, чтобы не думать о том, что осталось там, позади. Точнее, о тех, кого он оставил. Время от времени к его сознанию всё же пробивались тревожные звоночки, отдельные болевые сигналы, которые незваными гостями бесцеремонно стучались в сердце, и заставляли его сжиматься, словно в ожидании удара. Тогда он, чтобы вернуть душевное равновесие, вынужден был убегать всё дальше и дальше в лес, протянувшийся за парком. Волки, которые его преследовали, были вовсе не теми, кого мог представить городской житель – не хищниками с грозным оскалом, горячим дыханием и пастью, из которой капала кровь их жертв, нет, его личная стая состояла из тяжёлых воспоминаний, боли, горечи, сомнений и потерь. И он бежал от них семь лет, без надежды на передышку или покой.