Я подумала, что барышня может испугаться, если услышит. Не знаю почему, я почувствовала сильный холод, меня аж затрясло, и зубы застучали. Накинув на плечи теплую шаль, я на цыпочках, стараясь не шуметь, подошла к дверям, приложила ухо. Тихий, но отчетливый шум в коридоре заставил меня затаить дыхание. Кто это или что это?

Ручка на моей двери поворачивается беззвучно, но довольно-таки туго. С большим трудом мне удалось приоткрыть дверь и заставить себя выглянуть в коридор. Я вся дрожала, не то от страха, не то от холода. А вернее, и от того, и от другого вместе. Ничего, кроме непроницаемой темноты и еле слышного шороха… как будто шелестит камыш или сухая трава…

Я не могла решиться и открыть дверь пошире: какая-то жуть сковала мое тело и разум. Не знаю, сколько я простояла так, в оцепенении. Наконец, молитва вернула мне самообладание. Я взяла свечу и вышла в коридор. Мне показалось, что потянуло как бы сквозняком… Хотя это невозможно. Все окна и двери в доме на ночь закрывали. Разве что в комнатах они могли быть отворены, но все двери в комнаты вдоль коридора оказались плотно закрытыми.

Едва переставляя как будто налитые свинцом ноги, дрожа от страха, я двинулась по коридору в сторону барышниных комнат, моля Всевышнего о том, чтобы странный сквозняк не задул свечу. Двигаясь очень медленно, я, как во сне, преодолела несколько метров, отделявших меня от комнаты Александры…

В самом низу, у слабенькой полоски света, пробивающейся в щель из-под двери, я увидела небольшое темное пятно. Что бы это могло быть?.. Мне пришлось наклониться, чтобы его рассмотреть. Пятно казалось густым и маслянистым. На его поверхности что-то плавало.

Я дотронулась до пятна пальцем и, поднеся его к свече, едва не закричала. Думаю, ужас перехватил спазмом мое горло, иначе я не смогла бы удержаться. Это была кровь!..

Вне себя от испуга, я бросилась к двери в комнату Марии Федоровны и стала громко стучать. Она открыла почти сразу же. Поняв по моему лицу, что произошло нечто из ряда вон выходящее, она тут же последовала за мной.

Мы вдвоем рассматривали страшное пятно, не в силах вымолвить ни слова. На его поверхности плавали лепестки красной розы, – единственной розы, распустившейся в оранжерее как раз сегодня утром. Это был любимый розовый куст Александры, который она сама поливала и единственный распустившийся бутон которого вызвал у нее такую бурю восторга, что мы все радовались, узнавая прежнюю барышню.

Мария Федоровна вошла к Александре, убедилась, что с ней все в порядке.

– Она спит, но очень беспокойно, все время вздрагивает и стонет во сне. Полина! – обратилась она ко мне по-свойски, как будто я была ее подругой. – Если хоть одна живая душа узнает, что мы тут видели, – не удастся скрыть это от Александры. Нового потрясения она не вынесет. Горячка вернется, и тогда неизвестно, к чему это приведет.

Мы вдвоем, стараясь не шуметь, принесли воды, тряпку, вытерли пятно и вымыли пол у двери.

Потом разошлись, каждая к себе. Замкнув свою комнату, я никак не могла успокоиться. Только придвинув к двери сундук, в котором я хранила зимние вещи, мне удалось совладать с волнением и страхом. Я улеглась в постель и, как ни удивительно, почти мгновенно заснула. Сказалось нервное напряжение, истощившее мои силы. Я проспала как убитая до самого утра…

Рассвет сегодня выдался хмурый, серые тучи затянули небо, низко нависли над рекой и садом. Ветер гнет деревья, срывает листву. Вот-вот пустится проливной дождь.

Барыня велела закрыть все окна, убрать с террасы диваны и столики. После утомительной ночи я чувствовала себя разбитой. Кровавое пятно не выходило у меня из головы.