Какая же причина, какое основание того, что мы должны приносить эти дары Богу как начатки жизни? Это потому, что Бог за эти дары дает нам жизнь. А справедливость требует, чтобы дар не совершенно разнился от воздаяния, но чтобы имел с ним какое-нибудь сходство, и если последнее есть жизнь, то первый также должен быть жизнью, в каком бы то ни было смысле, особенно потому, что установитель дара и податель воздаяния есть один и тот же праведный Судия, всему полагающий вес и меру. Он заповедал приносить хлеб и вино; Он же и воздаст за это хлебом животным и чашею жизни вечной. Как апостолам за ловлю Он воздал ловлей же – за ловлю рыб ловлей людей, и богатому человеку, который предложил Ему вопрос о царстве, вместо земного богатства обещал богатство небесное, так точно и здесь, только наоборот: посредством чего Он имел дать нам жизнь вечную (я говорю о Животворящем Его Теле и Крови), то самое заповедал нам приносить под видом того, чем поддерживается временная жизнь, чтобы жизнь мы получали за жизнь, вечную жизнь – за временную, чтобы благодать имела вид воздаяния, чтобы безмерная милость заключала в себе и свою меру правды, – чтобы исполнилось изречение: Я положу Свое милосердие на весы. И так бывает не только в этом Таинстве, но и в Таинстве Крещения: мы получаем жизнь в обмен на жизнь, одну отдаем, другую вместо нее принимаем. Но отдание жизни представляет, изображает собою смерть, а возвращение к жизни есть в собственном смысле жизнь. Так как Спаситель, вкусив смерть и воскреснув, благоволил и нас сделать причастниками новой Своей жизни, то Он повелел нам, чтобы и мы приносили Ему что-нибудь из этого великого дара. Что же именно? Подражание Его смерти. Каким образом? Сокрывая свое тело в воде, как бы в гробе, и сделав это три раза. После этого Он принимает нас уже как участников в Его смерти и погребении и удостаивает нас Своей новой жизни. И здесь точно так же.

Надобно сделать несколько замечаний и касательно того, почему священник делает даром, предлагает Богу и, возложив на престол, освящает не просто те самые хлебы, какие будут принесены, а тот хлеб, который он сам от них изъемлет. Это также особенность, принадлежащая приношению Христову. Другие дары их владельцы отделяли от однородных с ними предметов, приносили в храм и отдавали в руки священников, а священники принимали и предлагали их, или приносили в жертву, или поступали так, как следовало с той или другой из принесенных вещей. Но Тело Христово отделено от предметов одного с ним рода, принесено, принято, предложено Богу и, наконец, принесено в Жертву самим же священником, потому что Сын Божий Сам избрал его для Себя, отделив его от нашего состава, Сам принес его в дар Богу, положив его в лоне Отца, так как Сам Он никогда не отлучался от сего лона, а пребывал там даже и после того, как создал это тело и облекся в него, так что оно уже было посвящено Богу с того самого времени, как только лишь получило образование, и, наконец, также Сам Он вознес его на крест и принес в Жертву. Потому-то и хлеб, который имеет быть преложен в Тело [Христово], сам священник отделяет от однородных с ним хлебов, сам предлагает Богу, положив его на священное блюдо, а потом, перенеся его на престол, приносит в Жертву.

Вырезанный хлеб, пока он лежит на жертвеннике, есть простой хлеб. Он только лишь предложен Богу и соделался даром. Этим означается тот период времени, когда и Христос был даром. А был Он им, как сказано выше, с самого рождения, так как Он был даром и по самому рождению Своему, по закону, потому что Он был первородным. Но так как то, что совершилось над этим Телом в последующее время – страдания ради нашего спасения, крест и смерть, – было прообразовано гораздо прежде, еще древними, по этой причине и здесь священник прежде перенесения хлеба на престол и принесения его в жертву предварительно старается представить на нем эти образы. Каким же образом? Когда, отделив его от цельного хлеба, делает из него дар, изображает на нем, как на доске, страдания и смерть Господню, и что ни делает, делает или по необходимости, или с намерением, вкладывая [в свои действия] именно это значение: сами действия повествуют о страданиях Христовых и о Его смерти. И сие есть древний обычай: было время, когда и повествовали, и убеждали, и пророчествовали действиями. Например, пророк, желая показать пленение евреев, наложил на себя узы; наконец, и Агав поступил точно таким же образом, означая через это узы Павла; рассказывают также, что один из богоносных отцов, когда его спросили, что такое монах, не отвечал ни слова, а снял одежду, которая на нем была, и начал попирать ее ногами. И самую смерть Господню, и всё Его Домостроительство древние и сами выражали, и от Бога узнавали не посредством только одних слов, но и при помощи действий. Примеры того – море, рассекаемое жезлом, купина, горящая в огне, Исаак, ведомый отцом на заклание, и другие [действия], посредством которых с самого начала знаменовалась тайна [искупления]. И священник являет собою лицо, которое действует точно таким же образом: то, что он знает об этой жертве, он и излагает словами, и показывает посредством действий, насколько это возможно показать над таким веществом. Он как бы так говорит: вот как Господь шел на страдание, вот как Он умер, вот как у Него было прободено ребро, вот как из прободенного ребра излилась тогда эта кровь и вода. И так [священник] поступает, во-первых, для того, чтобы, как я уже сказал, показать, что этой истине, этой действительности сначала предшествовали образы и известные писания, служа для людей предзнаменованиями, подобно тому как и сам он прежде перенесения хлеба на престол и принесения его в жертву изображает на нем обстоятельства жертвы [Христовой]; во-вторых, он выражает через это мысль, что сей хлеб скоро будет пресуществлен в тот истинный Хлеб, Который был распят, принесен в жертву. А сверх всего этого еще, так как нужно провозвещать смерть Господню, то, чтобы не оставить без внимания ни одного из способов провозвещать и повествовать (для чего нам нужно было бы иметь тысячу уст), он повествует и словесно, и посредством действий.