– Он совсем не похож на неё. Ей просто нужно взять себе самого лучшего. Окажем на неё психологическое давление. Расскажем про последствия для потомства с таким нетождественным по фенотипу донором. Объективно – у них всё разное: цвет волос, глаз, оттенок кожи, рост… всё это отразится на дочери; там не просто что-то одно от «папаши» вылезет, как с твоей сестрой было… – она делает паузу, ждёт реакции, но я остаюсь невозмутима. Я уверена, что сохранила лицо. Сейчас я говорила себе: никакой белой папки не было, и Вита давно мертва. – Приведём примеры. Скажем, что её поведение противоречит идеологии.

– Разве это честно – обманывать представителя нашего сообщества?

– Ради всеобщего блага, – она пожимает плечами.

– А если она откажется его возвращать?

– Значит, заставим его что-то сделать не так. И напишем в официальном документе что-нибудь вроде той мелочи, которую написали про Фредерико. Ведь это тебя не смутило? Это я намекаю про честность.

– Я не знаю, что вы написали про Фредерико. И это было нечестно по отношению к особи второго пола, а не по отношению к нашему сообществу.

– Мы написали, что у него ногтевая дистрофия. И когда он приезжал к тебе загород и приготовил для тебя воздушное пирожное, вместо кусочка ягоды тебе на зуб попался его ноготь. Вряд ли теперь кому-то будет приятно покупать себе такого аполло – а ведь для кого-то из элиты он мог бы стать идеальным донором. Вот тебе и нечестность по отношению к нашему сообществу – акт, совершённый твоими руками: ведь ты сама подписала документ об отказе.

Победила. вЫсела тебе в одно место.

– У тебя здесь дела? – я перевожу тему и начинаю двигаться в сторону Кати, которая оформляет для меня документы. – И наша встреча случайна? Или моё сообщество наконец вспомнило о том, что я нахожусь тут без Средств к существованию.

– Извини, у нас не было времени с тобой связаться.

– Между прочим, меня теперь содержит цэрперка. Как тебе это нравится?

– Ты уже сегодня сможешь всё ей вернуть, – говорит Альбина, повернувшись ко мне затылком – она внимательно разглядывает представленных мальчиков.

– Подыскиваешь себе аполло? – спрашиваю я.

– Мой аполло ещё не в репродуктивном возрасте.

– Разве такое бывает? Сколько же ему лет, твоему будущему аполло?

– Какому из них? – хмыкает Альбина.

– Самому любимому.

Альбина прищуривает глаза и чуть-чуть склоняет голову набок – этот жест она позаимствовала от нашей Альфы, но в исполнении Альбины он выглядит смешно, а не угрожающе.

– Хочу посмотреть, как реагируют на новую партию – вот зачем я здесь, – Альбина смотрит на наручные часы. – Мои часы опять спешат. Сколько сейчас времени? – она тянется к моему запястью, и когда её рука оказывается рядом с карманом моего кардигана, она незаметно выпускает туда новый браслет «Пандора». Сверяет часы, отпускает мою руку. – Вот теперь я могу идти по своим делам, – улыбается она.

– Откуда вы взяли новых мальчиков?

– А?

– Здесь есть экземпляры, которые не из класса доноров.

Альбина сверлит меня взглядом.

– Вы хотите пятнадцать лямов за цэрпера? – я киваю на мокля за ограждением. – Вы вообще рехнулись?

– Что? Почему цэрпер? – Альбина пучит глаза. – Ты посмотри на него, отличный экземпляр.

– Значит, ты чего-то не знаешь, – пожимаю я плечами.

Молодой человек задействован в имитации осеннего сада. На нём клетчатая рубашка с расстёгнутыми пуговицами, и синие джинсы на грубом ремне с тяжёлой бляхой. Одна из посетительниц развеселила его кокетливой фразой, и он громко рассмеялся, запрокинув назад голову, но когда пошла вторая волна хохота, его руки непроизвольно потянулись к лицу, и ладони прикрыли рот. Женщина снова разговаривает с ним, задаёт ему вопрос, и он, задумываясь, неуклюжим жестом приподнимает солнечные очки и щурится. Обычно так делают люди с плохим зрением, чего у доноров быть никак не должно.