– За кого же я выхожу? – выпалила я, но слова прозвучали сдавленно.

– За одного влиятельного человека, – заверила меня тетя Эгидия с напряженной улыбкой на лице, но в ее глазах… В ее глазах все еще читалась жалость, и в глубине души я понимала, что какие бы ужасы ни таились в моем прошлом, скоро к ним прибавятся новые.

– И кто это? – прохрипела я.

– Нино Фальконе, Дон Каморры, первый человек после Римо Фальконе, его брата. – Феликс отвел взгляд.

После этих слов я, ничего больше не слыша, молча встала и вышла.

Поднявшись наверх, я дошла до спальни и опустилась на кушетку, тупо уставившись на свою кровать. Она была аккуратно застелена. Я давно не позволяю делать этого горничным. Каждую ночь я брала подушку и одеяло и сворачивалась калачиком на кушетке, чтобы поспать, а утром возвращала все на кровать и застилала ее, чтобы никто не узнал, что я не сплю в своей постели вот уже шесть лет.

Шесть лет. Мне было всего тринадцать.

Я смотрела на кровать, и ужасы прошлого снова обретали форму, как и каждую ночь, когда я закрывала глаза.

Шесть лет назад

В комнате было темно, когда меня разбудили шаги. Обернувшись, в лучах лунного света я увидела дядю Дюранта. Он приехал в Балтимор на несколько дней вместе со своей женой, тетей Криминеллой, чтобы навестить тетю Эгидию и дядю Феликса.

Сбитая с толку его приходом, я села. Мужчина, одетый в банный халат, тяжело дышал.

– Тс-с, – сказал он, наклоняясь надо мной и придавливая меня своим телом.

Меня пронзил страх. Я не должна была оставаться наедине с мужчинами у себя в спальне. Это правило я усвоила с раннего детства. Оцепенев от ужаса, я наблюдала, как он снимает халат. Под ним он был совершенно голым. Я никогда еще не видела обнаженного мужчину. Одной рукой он схватил меня за плечо, а другой зажал рот. Я должна была проявлять уважение к старшим, особенно к мужчинам, но понимала, что все это неправильно, поэтому начала сопротивляться.

Он порвал на мне одежду. Он был слишком силен. Он дергал меня и щипал. Руками он делал мне больно между ног. Я закричала, но он не останавливался. После этого он залез на меня.

– Это тебе наказание за то, что ты грязная предательница.

– Мне захотелось сказать, что я никого не предавала, но боль лишила меня дара речи. Казалось, словно меня разрывают на части, будто я ломаюсь, падаю и разбиваюсь вдребезги. Его дыхание у меня на лице было горячим, и я плакала, хныкала и умоляла. А он лишь сильнее зажимал мне рот рукой и с кряхтением входил в меня снова и снова. Я заплакала еще сильнее, потому что мне было очень больно. Все мое тело было в агонии, но особенно страдало что-то глубоко внутри.

Он продолжал надо мной кряхтеть. Я перестала вырываться и просто дышала через забитый нос. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Капли его пота падали мне на лоб. Вздрогнув, он опустился на меня сверху. Его ладонь соскользнула с моего рта.

Я не стала кричать. Я лежала молча, не шевелясь.

– Тебе никто не поверит, даже если ты им об этом расскажешь, Киара. А даже если и поверят, то винить будут тебя, и ты никому больше не будешь нужна. Теперь ты грязная, Киара, слышишь меня? От тебя нет никакого толка.

Он вынул из меня член, и я закричала от острой боли. Тогда он отвесил мне пощечину.

– Тихо!

Я сжала губы, наблюдая, как он встает и надевает халат.

– У тебя уже были месячные?

Я покачала головой, потому что не могла говорить.

– Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя появился выродок, ясно? – Он снова надо мной навис, и я вздрогнула. – Я позабочусь о том, чтобы горничные убедились, что у тебя начались месячные. Не переживай. Я никому не позволю узнать, что ты – никчемная маленькая шлюшка. Я тебя защищу. – Он похлопал меня по щеке, прежде чем отойти, и я не шевелилась, пока он не оказался за дверью.