Макнамара позднее подчеркивал, что США были абсолютно против идеи израильского удара, так как опасались, что это спровоцирует советскую интервенцию и Америка будет вынуждена спасать Израиль[246]. Но, как уже отмечалось, Джонсон постепенно все более благосклонно воспринимал идею своих военных советников о возможной самостоятельной военной акции Израиля. А в Министерстве обороны прямо говорили, что нужно «выпустить вперед Израиль»[247].

Вернувшись в Тель-Авив, Амит сразу сообщил кабинету, что «армады не будет». Вновь назначенный военный министр М. Даян немедленно потребовал развертывания боевых действий. Решение ударить первыми еще больше укрепилось и в правительстве Эшкола, особенно после того, как израильтянам стало ясно, что вопрос о посылке международной флотилии был Джонсоном отложен. Его предложение не встретило поддержки ни в Конгрессе, ни в правительствах тех стран, которые должны были быть представлены в этой флотилии. В этой ситуации 1 июня Совет национальной безопасности и окружение Джонсона окончательно пришли к выводу, что единственная опция, «которая осталась администрации – это дать возможность Израилю самим сделать работу»[248]. Но при этом американское руководство всячески подчеркивало свое намерение не участвовать в конфликте. Уже через несколько часов после начала военных действий американская сторона начала дипломатические шаги, призванные подтвердить ее непричастность к израильским действиям. Главное было убедить в этом Советский Союз. По инициативе Раска, который считал нужным упредить справедливый вопрос, кто в действительности несет ответственность за израильский удар, советскому руководству было отправлено послание, в котором подтверждалось, что США «ни в какой мере не были замешаны в данных событиях[249].

Прежде всего, США стремились не допустить вмешательства СССР в конфликт и всеми силами пытались доказать, что военные силы США не участвуют в войне. С этой целью ливанские официальные лица были приглашены на американскую военную базу Вилас, а Раск послал королю Саудовской Аравии письмо с уверениями, что информация, распространяемая Насером, относительно военного вмешательства США в войну не соответствует действительности. Между тем, 8 июня Белый дом санкционировал спешную поставку в Израиль 48 самолетов А-4, что было преподнесено как ответная мера на советские поставки египетской армии через Алжир[250]. Кстати, страх перед советским вмешательством разделяли и в израильском руководстве. Даян боялся действий Советов для поддержки Египта долгое время. В директивах израильским летчикам после Шестидневной войны приказывалось по возможности избегать столкновений с советскими самолетами и не наносить ущерба военным базам и сооружениям, обслуживавшим советские подразделения в Египте. Только после того, как Анвар Садат удалил советских военных советников из Египта и открыто перешел на проамериканскую политику, эти опасения рассеялись[251].

Уже с первых дней военных действий в Вашингтоне шла борьба между президентом и его администрацией, с одной стороны, и руководством Госдепартамента, с другой, по проблемам выхода из конфликта. Позиция президента во время войны – требование мирного договора как условия отступления Израиля, означала прямую поддержку Израилю. Его подход не совпадал с линией Госдепа, считавшего, что необходимо делать акцент на «нейтральном и беспристрастном подходе Белого дома» и учитывать требования арабов.

Эта позиция вызывала крайнее неудовольствие Джонсона, потребовавшего от Д. Раска быть осторожней в будущих официальных высказываниях Госдепа, так как, несмотря на свое обязательство соблюдать статус нейтрального и беспристрастного наблюдателя, США не имеют права оставаться равнодушными к угрозе, нависшей над Израилем