. Даже в 1894 г. Томас Гексли («бульдог Дарвина») настаивал, что тот, у кого есть капля уважения к английскому языку, не станет использовать слово, которое он считал «не более приятным, чем “электроказнь” (греко-латинский, а не латино-греческий гибрид), – причем он был не одинок[45]. В этом отношении полезно сравнить слово scientist со словом microscopist (1831), которое не вызвало возражений, поскольку было образовано только из греческих составляющих{54}. Если мы посмотрим на другие европейские языки, то увидим, что только португальский последовал примеру английского в создании лингвистического гибрида: cientista. Таким образом, можно считать ошибочным «утверждение, что «слово scientist возникло в 1833 г. потому, что только тогда люди осознали его необходимость»: потребность в таком термине ощущалась давно{55}. Проблема заключалась в подборе подходящего слова – которое еще не использовалось в другом значении и было должным образом сконструировано. Поэтому препятствие устранили только тогда, когда потребность стала настоятельной, и ради ее удовлетворения пришлось нарушить одно из базовых правил словообразования. По существу, слово scientist было всего лишь новым, удобным словом для обозначения понятия, которое давно существовало{56}.

Слово scientific (научный) возникло в промежутке между классическим science и появившимся в XIX в. scientist. Scientificus (от scientia и facere, создание знания) – это не классическая латынь; термин был изобретен Боэцием в VI в. В английском языке он появился только в 1637 г. (если не считать пары упоминаний в 1579), после чего стал распространяться все шире. У термина было три основных значения: он мог обозначать определенный вид компетенции («научный» как противоположность «механическому», образование грамотного человека или джентльмена, в отличие от торговца) или доказательный метод (то есть посредством аристотелевых силлогизмов), но его третье значение (например, «научное измерение треугольников» в работе о межевании, 1645) уже связано с новыми науками эпохи научной революции. Во французском языке слово scientifique появилось раньше, в XIV в., и имело отношение к получению знаний; в XVII столетии его использовали в отношении абстрактных и теоретических наук, а в качестве эквивалента английскому scientist – un scientifique – оно стало применяться с 1895 г., приблизительно в то же время, когда английский термин получил широкое распространение{57}.

Разумеется, у каждого европейского языка были свои особенности. Во французском языке XVII в. мы находим термины, эквивалентные английскому physician (physicien) и naturalist (naturaliste). Слово physicien во французском языке никогда не использовалось в значении «врач» и поэтому вполне подходило для названия специалиста в области естественных наук; затем оно эволюционировало и стало французским эквивалентом английскому physicist[46]. В Италии, наоборот, связь между fisico и медициной в XVI в. уже была достаточно сильна, и сторонники новой философии редко называли себя fisici{58}, но у итальянцев уже имелось слово scienziato (человек знания), отсутствовавшее в английском и во французском (scientiste почти всегда использовалось в уничижительном смысле для обозначения человека, который делает культ из науки).

Таким образом, утверждать – как это часто делается, – что до появления «ученых» никакой науки не было, – значит демонстрировать свое невежество в области эволюции языка в отношении познания природы и исследователей природы в период с XVII по XIX в.{59} Те, кто не решается использовать термины «наука» и «ученый» для XVII столетия, считая их анахроничными, не понимают, что вся история изобилует переводами с одного языка на другой и что