Оставив у Малаховских ворот Коновницына, я поспешил сам к Раченке, как мне сначала было приказано и потом повторено Барклаем де Толли. В это время Наполеон увидел себя в необходимости прибегнуть к артиллерии и почти из ста орудий открыл огонь по предместьям и городской стене, что заставило меня вывести войска из Раченки в покрытый путь. Это было уже последним действием битвы на нашем левом фланге.

Дальнейшая канонада произвела в Смоленске пожар, который, распространяясь более и более, превратил город в один огромный, крутящийся столб пламени; но мужество защитников Смоленска от того не поколебалось. Поздно вечером егеря нашей 17-й дивизии (Олсуфьева) опять овладели большей частью Краснинского предместья. Неприятель лишился в этот день наверное от 10 до 12 тысяч человек, хотя и показал свою потерю гораздо менее.

Урон русских простирался до 7 тысяч. Я донес Барклаю де Толли, что надеюсь удержаться в городе и в следующий день, но он имел иные виды и соображения. Как скоро войска Дохтурова отступили и в городе оставалась только самая малая часть их, я также получил приказание выступить». Коновницын, оставшись начальником арьергарда, вывел все посты, находившиеся впереди города, вывез большую часть раненых, истребил мост через Днепр, соединявший Смоленск с Петербургским предместьем, и потом возвратился к своей дивизии.

Так происходила знаменитая Смоленская битва, в которой Наполеон не имел успеха, хотя и ввел в дело более половины своих войск. Эта неудача с его стороны и обнадеживание принца Евгения в возможности держаться в городе еще день, при необычайном мужестве, одушевлявшем наши войска, подали повод к различным мнениям между генералами 1-й армии. Одни считали необходимым продолжать оборону города, другие предлагали перейти в Смоленск через Днепр и атаковать неприятеля.

Барклай де Толли рассуждал иначе и, решась пожертвовать опустелым и опустошенным Смоленском, объяснял эту решимость в следующих словах донесения своего государю: «Цель наша при защищении развалин Смоленских стен состояла в том, чтобы, занимая там неприятеля, приостановить намерения его достигнуть Ельни и Дорогобужа, и тем предоставить князю Багратиону нужное время прибыть беспрепятственно в Дорогобуж.

Дальнейшее удерживание Смоленска никакой не могло принести пользы; напротив того, оно могло бы повлечь за собой напрасное жертвование храбрых солдат. Посему решился я, после удачного отражения приступа неприятельского, ночью с 5 на 6-е число оставить Смоленск, удерживая только Петербургский форштадт, и со всей армией взять позицию на высотах против Смоленска, давая вид, что ожидаю его атаки».

Позиция, избранная Барклаем де Толли, находилась верстах в трех от Смоленска, на Поречской дороге. Первая наша армия начала отступать туда в 6 часов утра 6 августа, в то самое время, как Наполеон вступал в город, бывший накануне позорищем упорной битвы и страшного пожара. Французы, перейдя Днепр вброд, атаковали наши войска, остававшиеся в Петербургском предместье под начальством генерал-адъютанта Корфа, но посланный Барклаем Коновницын скоро вытеснил неприятеля и отбросил его за реку.

Тогда Корф снова утвердился в предместье и егеря наши, рассыпавшись по Днепровскому берегу, до самого вечера перестреливались с неприятелем. Между тем как это происходило, 2-я армия, оставив свою позицию при Колодне, пошла по столбовой Московской дороге к Дорогобужу, а французы, вскоре после полудня, начали тянуться вверх по Днепру, угрожая чрез это стать между обеими нашими армиями и пресечь им взаимное сообщение.