Пусть люди проклянут меня и попытаются размазать память обо мне по стене общественного сознания и обычаев. Даже проклянут устами своих богов. Пусть. Ведь эти боги находятся в рамках лживых людских представлений и послушны мировой Лжи…

Плачь, плачь, душа! Плачь и не бойся, будь мужественной. Общество вольно терзать мозг, разрушать мышцы телесного сердца и засорять сосуды… Это – плотская доля… Но собор человеческий бессилен зассать и дерьмом завалить огонёк, а может быть, и яркое пламя духовного сердца твоего, душа, – святое пламя неистребимой любви к Высшему и сущему и унять нежный трепет благоговения перед ними…

Когда моя душа очнулась, она нашла себя в объятиях души господина А.. Мы тихо плакали слезами радости. Потому что понимали своё единство и ощущали связь со Вселенной, единство со всем сущим – приятным и неприятным, – связь с прекрасной и не истреблённой ещё до конца озверевшим человечеством природой. Мы понимали своё место в мире… Нет, не в этом или том мире, а в бытии вообще. И не желали, самосовершенствуясь, познавать мир – только любить, любить и благоговеть…

Знание, прочь!.. Любить безо всякой причины. Потому что, как нам казалось, именно это состояние и есть жизнь…

Господин А. доел гречневую кашу с растительным маслом. Косматая тётка в телевизоре докричала про цветы и свою грубую так называемую любовь – бррр и, тряся сиськами и вихляя задом, уползла за занавес. Торжественно взревели трубы, забили барабаны. Появилось сытое и улыбающееся всем известное лицо и стало что-то лгать про мировые хозяйственные нестроения, обвиняло Запад, издевалось над соседями и призывало готовиться к войне со всем миром. Послав его на х.й, господин А нажал на кнопку «выключить» и пошёл на работу…

В автобусе, противореча солнцу, серели озабоченные люди. Это показалось смешным. Тревога, некая раздвоенность души по пробуждении, улеглась. Господин А., ухватившись за поручни, выглядывал на волю из-за спины какого-то здоровяка и старался не отпускать тварное солнце от глаз своих. И образ светила связывался в его сознании почему-то со святой Екатериной.

От здоровяка пахло несвежим. От женщины, перекрикивавшейся с соседкой – крутой смесью из духов, пудры и помады. Оно отталкивало. От тощего пенсионера, сидевшего справа, пахло г. вном… Затошнило… И душа господина А., будто бы и продолжая двигаться, как все, вылетела из общественного средства передвижения и вкушала духовный аромат солнца… И я вместе с ней…

Проехали храм. Екатерины там не было. «Жаль, – подумал господин А.. И предположил: «Может, переместившись в северную Африку, снова взялась за своё и доказывает мусульманам об Иисусе-из-Назарета… Ай, как жаль девочку…» —

Господин А. тяжко вздохнул, а на глаза души его навернулись невидимые «слёзы».

«Послушай, Иисус, – в отчаянии возопила душа к божеству, – я всё понимаю, ты давным-давно обручился с моей Катей… Подумай, когда оно было, сколько веков прошло? Екатерина поверила тебе. Ну так посмотри же, что она ради любви к тебе творит… Отпустил бы душеньку её на покаяние хоть сейчас…» —

Иисус, казалось, плотно сжал свои духовные губы и даже лик свой отвернул так, что из-под капюшона один нос выглядывал. —

«В самом деле, помилуй бы ты ты её!..» – присоединила моя душа свой беззвучный глас к мольбе друга…

Иисус упрямо молчал. Его духовные ногти крепко удерживали трепещущую душу Екатерины. —

«Сущий коршун… Всё-таки этот дух очень жестокий», – заключила душа господина А. и снова обратилась к солнцу… Она ослепла от радости, счастья и благодатно избавилась от рассуждений… Иисус с Екатериной в когтях тотчас исчез. А моя душа, утомившись от случившегося в этот день и пережитого, мирно заснула в большом пальце правой ноги моего нового хозяина. И не почувствовала, как нога заколебалась маятником, а потом, поменяв ботинки на тапочки, успокоилась под столом…