Но душа не глупеет, в земном смысле. Ум человека с отупевшей душой наоборот очень остр, пронзителен и способен на великие бесчеловечные, преступные даже открытия, особенно в физике и биологии, способен на судьбоносные государственные перевороты… И Áльфред Бернхардович неосмотрительно выписывает таковым людям денежки… Не-ет, опять же оборот речи. Конечно не сам…

Люди вообще, как погляжу, большие мошенники. Они спекулируют именами великих усопших, именами героев, целых поколений даже… Да вот тот же Нобель, коли явился б в теле в учреждении имени своего, или те же ж герои, защищавшие мир от фашизма, приди они в места боёв и погляди, что там люди сотворили под руководством, сами знаете кого… Страшно подумать, что могло бы быть… – Как говорится, бл. довое поёб. ще, вот что…

Пушкин полагал, самое ужасное в жизни – сойти с ума… Нет, мои хорошие, это цветочки… О Всевышнее, утопи меня в вонючем дерьме, но лишь не дай стать тупой сволочью!.. А сумасшедший – сумасшедшим можно кого угодно обозвать, было бы желание… Всё, что угодно, только не быть тупым подонком, о великое Непостижимое, пожалуйста!..

Кто есть сумасшедший? – Не тот ли, кто идёт в сторону, противоположную обществу? Не того ли бить и сажать?..

Господин А. убеждённо шествовал как раз наперекор. Конфуция он не любил, а потому не возвышался над якобы примитивными людишками с помощью мыслей, будто он идёт впереди общества. Плевки в лицо указывали на противное – он двигался назад^>23. Только удивлялся, что при движении вниз ощущал возрастание духовное…

Встречные поднимающиеся, помимо плевков, кто визжал при встрече с господином А., кто угрожал расправой, а кто и насилие даже творил… Это было как раз тем обстоятельством, которое не допускало возвышения господина А. в собственных глазах и мыслях…

По мере нисшествия в рай свой он понял, что опускаться надо тихо, молча и с улыбкой. И уж, конечно, не язвить поднимающихся, мол, куда же вы, неразумные, восходите, в бездну-то какую?!.. – Бездна – ад, то есть – наверху?! … Как будто, да. Но всё зависит от того, что считать верхом, а что – низом…

Рай господина А. оказался в дерьме человеческого бытия. По мнению обывателей, он то ли разума лишился, то ли подлецом стал… Господин А. не возражал и не обижался. Потому что значимым для него было то, что избежал тупости и очерствения. Вот и главное…

Ах душа, достигшая райского блаженства, как ты омерзительна для окружающих, какую злобу вызываешь!.. Даже не звериную. Ибо нет ни на Земле, ни в иных пределах такого чудовища, которому была бы присуща злоба, испытываемая тупыми выродками к духу благодати. Потому что этот дух одним своим существованием беззвучно именует падлу её подлинным именем даже не оценивая… А вот ругаться, оскорблять мерзавцев, выходить на шествия несогласия с их обязательным неблагим настроем – всего это дух благодати чурается. Потому что оно означает становиться «на одну доску» с мерзавцами… – Не злоба возражений, а любовь и благоговение… Я понимаю, вы не согласны…

Но можно ли достичь блага с помощью не-блага? – Люди с чувственно усечённой душой полагают, что да, можно, нужно и обязательно даже для честного человека, родинолюба. И видят в подобном высокий долг: на площадь, со знаменем, со словами ругательными, винительными – и песни петь…

Это что, я за покорность, что ли, ратую? – Как будто, да, раскусили: полагаю, от подонков благо уклоняться. Потому что в открытом бою с ними человек и сам теряет нечто очень духовно важное…

Победа представлялась господину А. не в том, чтобы кому-то морду набить, глотку перерезать – и строить удобную, якобы справедливую для себя жизнь… Победа в предельном нисхождении по общественной лестнице и одновременно в восхождении по духовной лестнице не только до верхнего этажа здания собора человеческого, но много, много выше него. До того, что ступени под ногами перестают ощущаться. И душа уже не идёт, а плавно, мягко ступает в некие таинственные благодатные пределы, коим ни названия, ни описания нет… —