— Говорите, дорогу напрямую хотели прокладывать?

— А? – не поняла бабка.

Я пояснил:

— Говорю, дорогу почему в обход, а не напрямую проложили? Почему не через ваш этот Ганноверский… лес?

Бабка расслабилась, обходя только ей видимые кочки, через которые я конечно же спотыкаюсь.

— А… вот ты об чём, — протянула она. – Тебя как звать?

— Артём, — представился я и, зачем-то добавил: — Соколов.

— Значить, Артём, не Гановерский. Ганопатьский, — поправила она. — И не лес, а чаща. Чуешь разницу? Не? Вы, городские совсем жизни не знаете. А про чащу всем известно – не надо через неё ничего прокладывать.

— Почему? – не понял я. – Так же ближе.

Для меня этот момент действительно был бы решающим — если бы дорога шла через него, я был бы уже в наследной избушке и грелся бы у печки. Не весть что, конечно, за удовольствие, но всё лучше, чем ломиться по лужам ночью лесом в темноте.

Бабка многозначительно хмыкнула.

— Ближе-то оно ближе. Да место там такое…

— Какое?

Бабка явно напускала таинственности, только в условиях ночного леса и хруста веток под ногами это вообще лишнее – и без того жутко.

— Ну, — протянула она. – Люди там пропадают.

— Теряются что ли? – не понял я.

Бабуля крякнула с раздражением, мой очевидный скепсис, похоже, ее не обрадовал.

— Это как сказать, — произнесла она. – Там всего леса с десяток верст. Будешь прямо идти – всё одно куда-нибудь выйдешь. А не выходят. Куда, спрашивается, деваются?

Вокруг темно, но даже так я увидел, как бабка на ходу обернулась и внимательно, как сова, посмотрела на меня.

Я пожал плечами.

— Да хрен… в смысле, кто их знает. Может и выходят, просто об этом никто не сообщает.

— Думай, что хошь, — усмехнулась бабка глухо, — думай, что хошь…

Думать мне об этом не хотелось, поскольку все мысли какие-то мрачные и неприятные, да еще эта песня в голове про охотника-людоеда. Бабка тоже, как назло замолчала – идет, сопит, перешагивает в темноте только ей заметные кочки.

Стоило вообще-то прикинуть, как добираться обратно. Ясное дело, даже при свете обратного пути я не найду, а ночью – даже думать нечего. Придется напрашиваться на ночлег. Перспектива оставаться на ночь у этой бабки не радует. Как и то, что моя тачка осталась на дороге. Успокаивает только то, что она сломана, и угнать при всем желании не получится. А эвакуатору я буду только рад – дорого, но хотя бы вытащит ее из этих дебрей.

Мне показалось, идем мы часа два, видимо, с непривычки. Фанатом спорта я никогда не был, а для перемещения выбирал сначала общественный транспорт, а теперь машину. Но бабуля вдруг сказала бодро:

— Во, говорила ж, быстро дойдем. Вон, гляди, хатка моя. На краю деревеньки? Видишь?

Как раз в этот момент мы вышли на поляну, где видимость значительно лучше благодаря звездам. Передо мной действительно затаилась деревенька с темными холмиками домов в количестве пяти штук. В окне самого дальнего слабо желтеет свет, по всей деревне стоит стрекот сверчков, от летя тянет влагой и запахом свеже вскопанной земли, скорее всего, кабаны постарались.

— О, видал? – пробубнила бабка. – Николаич не спит. Дармоед плешивый. Пойдем, корзинка-то тяжелая. Поди умаялся.

Усталости я особо не испытывал, чего не скажешь о напряжении, но между вариантами торчать здесь и зайти в дом, выбрал второе.

Преодолев заросли травы по пояс, мы добрались до дома бабки. Ступеньки крыльца подо мной жалобно скрипнули, как и дверь, которую открыла старуха. Значит, здесь давно никто и ничего не чинил. Едва я шагнул следом за ней в темноту дома, в лицо пахнуло запахом свежих веников и капустных щей.

— Где тут… — засуетившись проговорила бабуля, — свет… сейчас зажгу… ага, вот.