Аля погладила монетку. Если каждый день проживать по два, а то и три раза, это что же выйдет? К тридцати она будет выглядеть на пятьдесят? Или процессы старения при повторном проживании тоже отменяются? На днях увидела первые морщинки и расстроилась. Интересно, нет ли в монетке какого-то волшебного омолаживающего эффекта? Если на ночь приложить её под глаза, сначала под один, потом под второй, не поможет ли это от наметившихся гусиных лапок?

Задумавшись о неумолимо ускользающей молодости, Аля не заметила, как добежала до остановки. Только в автобусе она сообразила, что ни разу не считала шаги со вчерашнего похода в салон красоты. Хоть эта привычка ей не мешала, она знала, что отсутствие монотонного счёта в голове – хороший признак душевного равновесия. Равновесия, которому не нужны дополнительные подпорки. Человек, с которым всё в порядке, не считает шаги и не перепрыгивает через трещины в асфальте, если ему больше девяти лет. Аля всё про себя знала, но ничего не могла поделать. А если ничего не можешь поделать, принимай то, что есть, и не ной. Не хочешь принимать, делай что-то и всё равно не ной. Как ни крути, ныть нельзя.

Ныть было запрещено мамой года в два, и о запрете постоянно напоминалось. «Не ной», «Сколько можно ныть», «Я устала от твоего нытья», «Я больше не могу слышать, как ты ноешь» – десятки вариаций, запрещавших Але чувствовать то, что она чувствовала. То есть чувствовать было можно, только молча, подальше от мамы. А Але хотелось быть с мамой, она маму очень долго любила. Поэтому переставала ныть, а заодно делиться с мамой переживаниями, советоваться. На всякий случай.

В сумке зазвонил телефон.

– Алё, слышишь меня? – спросил Коля. – Я рассольник сварил. Придёшь?

– Что сварил? Рассольник? – Аля не слышала это слово лет двадцать.

– Очень вкусно, между прочим. Наткнулся на блокнот с бабушкиными рецептами. И так захотелось! У меня волшебных монеток для исполнения желаний нет, так что пришлось одеться, сходить в магазин за солёными огурцами и стоять у плиты.

Она не стала объяснять, что волшебство монетки устроено немного иначе, чем «по щучьему велению, по моему хотению подать сюда солёные огурцы», предпочла не пускаться в долгие разговоры. Пассажиры и так недовольно смотрели на неё, посмевшую говорить по телефону в автобусе.

– Приду, раз рассольник. Я уже еду домой.

– Вот сразу и приходи. Хоть посмотрю на тебя в человеческом виде, а не в плюшевых котятах.

Уточнить, что Коля имеет против плюшевых котят на Алиных пижамах, не вышло: он нажал отбой.

15

За супом Аля красочно рассказывала о новых монетных приключениях. Термин для ежедневных неправдоподобных историй предложил Коля. Он сомневался в Алиных рассказах и не пытался этого скрыть. Задавал множество уточняющих вопросов и очень внимательно слушал ответы, пытаясь поймать Алю на фактической ошибке. В историю с увольнением он наотрез отказался верить: не могла его школьная подруга не сдержаться перед начальством, не в её привычках и правилах. Доказательств предъявить Аля не могла и только сердилась, что Коля её подозревает во вранье. Хотя она сама себе не верила и всё ещё пыталась найти правдоподобное объяснение. Сон? Галлюцинации? Переутомление? Хотя откуда у неё может взяться переутомление с таким графиком жизни?

Коля продолжал вести допрос про монетку. Его пытливому уму было необходимо добраться до сути. Сути, которой Аля сама не понимала.

– А ты не думала про дальность действия монетки? – спросил Коля, намывая тарелки. Он, в отличие от Али, посуду мыл сразу и тщательно, хотя не раз признавался, что его в детстве вообще никогда не принуждали к домашним обязанностям.