Алинора, проведя в башне несколько дней, всё же потеряла ребёнка. Я никогда в этой башне не сидела, но девочки, которые там были, рассказывали ужасы. Что спать там приходится на каменном полу без одеяла, и еду приносят лишь раз в день, и то крошечную порцию.

Украдкой вытираю слёзы, чтобы Дженна не увидела. После потери малыша Нори заболела, а ещё через две недели умерла. Так Старший брат Иммолио сломал молодую девчонку, фактически став причиной её преждевременной смерти.

Шанила всегда пользовалась моим уважением, но тот случай я ей так и не простила. Разве нельзя было мягче отнестись к несчастной, беременной Нори?

- Вот, девочка моя, - Дженна подносит мне стакан, до краёв наполненный горячим травяным напитком, - это стабилизирует состояние твоей крохи, и кровотечение прекратится.

С благодарностью принимаю лекарство. Дую на воду, надпиваю немножко. Поняв, что пить можно, и я не обожгусь, залпом выпиваю полностью всё.

Дженна рядом с заботливым видом забирает стакан, и велит мне опять ложиться.

Неужели Шанила не могла дать Алиноре немного вот такой заботы, которой меня сейчас окружает Дженна? Ведь она для меня совершенно чужой человек, но не бросила беременную девушку в беде.

А Алинору бросили…

- Я схожу за едой, - негромко говорит Дженна, - тебе и малышу нужно есть мясо. Если соберу грибов, тоже принесу, но сейчас под снегом их не отыщешь… Но вдруг принесу жирного зайца? Зажарим, вот же попируем!

- Как ты поймаешь зайца? У тебя нет лука или какого-то оружия… И вообще, ты умеешь охотиться?

Лицом целительницы пробегает тень.

- Да так, умею немного того, немного сего. С зайцем как-нибудь справлюсь. Я быстро. Отдохни пока, скоро я тебя накормлю.

Она оставляет меня одну с чётким осознанием, что целительница Дженна совсем не так проста и безобидна, как кажется на первый взгляд.

Проходит с полчаса, когда я понимаю, что кровотечение уменьшилось. В голове проясняется, живот перестаёт тянуть ноющей болью. Сердце больше не стучит, как от перепуга, а возвращается к нормальному, спокойному ритму.

За окном довольно быстро смеркается. Печка уютно потрескивает, распространяя долгожданное тепло по комнатушке. Я, наконец, могу сбросить подбитый мехом плащ.

- Ты настоящий боец, мой крохотуля, - касаюсь живота ладонью, - спасибо, что выбрал меня своей мамой, и не бросил. Я никогда тебя не оставлю.

Подбрасываю в печку несколько поленьев, заготовленных кем-то, кто гостил в этом домике до нас. Они давно отсырели, и разгораются медленно.

Но главное, что разгораются.

Ещё через час кровь перестаёт идти совсем, и я веселею. Нахожу металлический таз, набираю в него совсем немного воды, и ставлю на печку, чтобы согреть. Потом сбрасываю окровавленные вещи, и, как получается, омываюсь тёплой водой.

Постирать вещи в воде после купания не получится – она приобрела розоватый оттенок от засохшей крови, остававшейся у меня на коже. Куда деть воду? Выходить на улицу и выливать её у дома совсем не хочется. Вдруг запах крови привлечёт зверей? Или меня, распаренную после тепла, продует, и заболею?

Или ещё хуже… Вдруг Дирэн идёт по нашему следу? Что, если через пару дней, когда мы пойдём дальше, окровавленный снег приведёт его к этому домишке… И пятно розового снега только подтвердит его догадки, что я была здесь?!

Меня снова колотит от волнения. Своей кровью я прочертила сюда дорогу. Рэн не дурак, он одним прикосновением узнает кровь своей истинной. Испуганно касаюсь ключицы, места, где находится метка Дирэна, но пальцы лишь скользят по гладкой коже.

Сначала я не понимаю, в чём дело. Но подойдя к окну, где вполне себе можно рассмотреть своё отражение, изумляюсь. Придерживаю пальцами воротник домашнего платья, в котором я бежала, но метки на ключице нет!