— Ну да, — он кивает и тянет руку, чтобы коснуться моего кулачка, но тут же вцепляюсь в собственные колени. — Я понимаю как это бывает, правда… Сразу много людей, мужчин, знакомства, другой мир… Которого, ну, коснуться хочется. Да и молодая ты ещё, не надо было так рано жениться. Какая уж тут верность?

Понимает, значит. Жене с двумя детьми изменял и думал, что мы похожи. Найдём общий язык. Что я его пожалею и пойму. А он — меня.

Как же мерзко становится.

От еды, приготовленной им, моментально мутит.

— Убирайся…

Он выгибает бровь.

— Лера, я же не хотел тебя обидеть…

— А ты не подумал, хоть на секундочку не задумался, что это может быть неправдой? Что Алина сама… сама… — даже выговорить это не могу.

Всё заслоняют жгучие слёзы.

— Оставь меня…

Но Слава не уходит. Бросается ко мне, совсем как Игнат недавно — на колени, в ноги, заставляя ещё больше содрогнуться от воспоминаний.

— Ну что ты, Лера, я к тебе со всей душой…

Пытаюсь оттолкнуть его от себя, и уже кажется, что всё — сейчас будет только хуже. Единственный, кто отнёсся ко мне с теплом здесь, ввергнет меня в ещё больший мрак. Может быть, он и шёл сюда с этой мыслью. Мол, раз я изменила мужу с кем-то, то и с ним могу. Бедная Глаша…

— Да за кого ты меня принимаешь? — рявкает и, наконец, отстраняется. — Я разве хоть раз пытался тебя принудить?

— Уходи, пожалуйста, просто уходи…

— Да что изменилось, Лера? Я пять минут назад был тут желанным гостем. Не собирался я тебя трогать.

Он начинает вышагивать туда-сюда по кухне.

Скрипят половицы.

Сколько же можно… Сколько же ещё?

— Я не понимаю, как ты мог жене изменять… — конечно, меня это так сильно возмущает — рана от Игната всё ещё кровоточит.

— А сама то? Что, наврала Алинка? Вижу, что наврала… — он плюётся, и в голосе начинает звенеть какое-то яростное презрение. — Всегда терпеть не мог эту прошмандовку… Ну а ты? Я думал, хоть повзрослела, изменилась, но нет, ты всё-таки такая же.

— Изменять — значит, повзрослеть?

Он хмыкает.

— Повзрослеть, значит, понять, что мир не делится на чёрное и белое, что всё сложно.

— Самое дурацкое оправдание, что я когда-либо слышала! — поднимаюсь на ноги, повышаю голос. — Ты хотя бы не своди меня с ума!

— Нельзя быть такой «правильной», Лера! А, хочешь, угадаю? Это не ты ему изменила, а он тебе — да?

Из меня будто весь воздух разом выбивают.

— Ну, угадал.

И какое довольство в голосе!

— И ты побежала сюда плакаться, да? Вот такие все, Лера. Лучше не будет. Повзрослей!

— Значит, ты бы мне тоже изменил? И плюнул бы на то, что я из-за тебя потеряла ребёнка? — не знаю, почему кричу именно это, я просто безумно расстроена и зла. — Тогда ты правильно выдохнул, Слава!

— Что? — он отчего-то теряется, подходит ко мне, берёт за плечи. — Что с ребёнком?

Я пытаюсь вырваться, уже натурально рыдая.

— Я не знал, что ты была беременна…

— Была, пока не увидела, как он… с Алиной… на нашей свадьбе…

Я едва ли не падаю. Слава притягивает меня к себе, обнимает и гладит по спине. А я рыдаю и что-то говорю, говорю, говорю… Про Игната, про измену, про ребёнка, про священника, про маму…

Ещё минуту назад мне было плохо из-за того, что он находился рядом. Противно. Очередной изменщик. Очередной мужчина, который ставит свои низменные желания выше чувств тех, кого вроде как любит… Ненавижу, уйди, исчезни, исчезните все! Сейчас же вдруг стало всё равно. Не осталось ничего на мгновение, кроме собственного горя, которое с каждым словом выходило из меня всё больше… Мне нужно было выговориться. Нужно было, чтобы кто-то обнял и… да даже не пожалел, а просто хотя бы не обвинил…

Наверное, скоро мне станет тошно и мерзко от этой сцены, от себя, от Славы…