- Выходи, – раздается голос Давида. – Что прячешься?

Непроизвольно вздрагиваю. Сквозь стены он видит, что ли? Чувствует меня везде и на расстоянии тоже. Никогда не забуду, когда начались схватки. Не прошло и минуты, как передо мной оказался. Стремительно вошел в комнату, будто за дверью был. Обомлев, вытаращилась на него, как на восьмое чудо света, на секунду забыв о нарастающей боли. В короткий миг приехала скорая и через восемь часов я благополучно разрешилась самым великолепным, самым сладеньким малышом на свете.

- Давид, каждый раз вздрагиваю.

- Иди сюда, Лина, – хлопает рядом по мягкой подушке дивана. – Присядь.

Размеренно иду. По пути наливаю кружку огненного чая, опускаюсь на мягкое сиденье, грею руки о керамику. Мерзну жутко. После родов гемоглобин не восстановился. Некритично, конечно, но периодически пью поддерживающее лекарство.

- Что хмуришься?

Лишь год назад я позволила себе перейти с Лавром на «ты». Он меня можно сказать в очередной раз с того света вытащил. Банальная ангина оказалась практически смертельной. Запустила себя настолько сильно, что последующее самолечение не давало фактически никаких результатов. Давид, вернувшись из поездки, нашел меня почти в бреду. За ночь скосило с ног. И, как назло, в доме никого не оказалось, даже помощницу отпустила в тот момент. Думала, что справлюсь, но не тут-то было. Как сын не заразился ума и сейчас не приложу.

- Не бойся Последова.

- С чего взял? – настораживаюсь мгновенно.

Уж чего чего, а внимательности мужу не занимать. Неужели он знает?

- Лина, в другое бы время Викентию не топтать уже землю было, но в теперешнее подождать нужно. Ты не бойся, не тронет. Кишка тонка. Ребятки-то научат как о чужих женах говорить с уважением нужно.

- Давид, я должна сказать тебе.

Решаюсь вскрыться. Долго молчала, но сил уже нет.

- Знаю я, – по-отечески похлопывает по плечу. – Язык отрежу, но немножко попозже, – смеется он, а у меня мурашки ползут по спине. – Приставал к тебе гаденыш.

- Он предложил уйти от тебя к нему. Рук не распускал. Не позволила.

- Угу, – кивает муж, поджав губы. – Слыхал.

- Так что же тогда пускаешь его? – возмущаюсь я.

Понимаю, что наш брак договорной, но Лавр сила из силищ, чтобы разрешать червякам приносить нам малейшее беспокойство. Все, кто здесь бывает всегда почтительны с Давидом, а этот мерзкий Викентий позволяет себе колкости. Не в наглую, но почву прощупывает. Не знала, как сказать Давиду о намеках и предложениях Последова. Не хотелось быть предательницей даже несмотря на в чьи-то дурные фантазии. Грязно и стыдно было говорить, пачкать Лаврова мерзостью не желала. Он судьбу мою изменил, разве могу нарушить доверие и договор.

- Всему свое время, Лина. Все будут награждены по заслугам.

Киваю. Давно привыкла к эзоповым фразам мужа. Не стараюсь вникать, не мое дело. Давид давно сказал, что мое дело поддерживать легенду семьи. Я и теперь не имею понятия зачем он меня подобрал. Пыталась спросить подробнее. Ответ один – в моих глазах нет предательства. Что это значит для Давида не знаю. Как по мне я самый обычный человек со своими недостатками.

- Как прикажешь, Давид.

- Налей-ка лучше чаю мне тоже.

Молча поднимаюсь, наливаю в его любимую кружку чай. Он пьет без сахара песка, поэтому пододвигаю наколотый в блюдце мелкими кусками рафинад. Собираюсь уйти. Давид пьет чай всегда в одиночестве. Пьет долго, устремив взгляд в пустоту, будто проваливается в нее и решает там неведомые никому теоремы и формулы. Потревожить мужа во время церемонии смерти подобно. Единственный, кто всегда будет прощен и не тронут – Гордей.