– Вы должны предложить мне свободные вакансии, – вспоминаю я те слова, которые совсем недавно говорила Диме.

– Разумеется.

Игнатьев протягивает мне подготовленный листок, к которому прикреплено уведомление о сокращении.

Я бегу глазами по вакансиям. Ничего, что могло бы мне подойти. Не уборщицей же оставаться. А всё остальное – слишком заоблачное для меня. Все эти руководители направлений, главные администраторы и так далее.

– Елена Сергеевна, не переживайте, – Игнатьев пытается быть мил, но я вижу в его глазах ледяную стужу. – Вы ведь замужем. Неужели муж не обеспечит?

– Он… он тоже временно без работы.

Это никак не трогает большого босса. Правильно, чего ему волноваться за каждую тетку, которую он собирается уволить?

– В любом случае, никто не гонит вас прямо сейчас. Понадобятся дни для собеседований с новыми работодателями – дадим без вопросов. Приношу свои извинения, что всё так вышло.

Я выхожу из кабинета и понимаю, что меня начинает тошнить. Мутная чернь поднимается к горлу, и я едва успеваю добежать до женского туалета. Мне плохо. Мне страшно. Мне хочется спрятаться от всего мира и никогда не вылезать из своего кокона.

– Тебя тоже сократили? – спрашиваю Светку, когда поток клиентов чуть утихает.

– Сократили? – подруга хмурится. – Ты о чем? Кого-то сокращают, что ли? Подожди! – брови ее поднимаются. – Тебя сократили?!

– Угу.

Как же так…

Её не тронули, хотя сама она часто ходит по врачам, лечит больной позвоночник. А у Наташи ребенок только-только в первый класс пошел, и последние годы она провела с ним на больничных. Но они остаются работать, а я… я иду на улицу.

Нет, я не завидую подруге или кому-то другому и не желаю им зла. Я рада, что у них всё нормально – но липкий ужас цепляется за мою шею паучьими лапами.

Всё то, чему меня учили с детства – «будь хорошим человеком, услужливым, не требуй за свою помощь денег, и тебя обязательно заметят» – привело меня в эту точку.

К увольнению.

Я не знаю, как сказать мужу о моем сокращении. Язык не поворачивается. Мне почему-то так стыдно, будто я сама в этом виновата. Даже забывается, что мы скандалили и до сих пор не помирились.

– Дим…

Он показательно готовит себе ужин. Сам. Яичницу со шкварками, и меня начинает подташнивать при одном виде этих шкварок. Жир разлетается в стороны, брызжет на шкафчики.

– Ну? – муж даже не оборачивается в мою сторону.

– Меня сокращают, – произношу и начинаю плакать.

Он все-таки поворачивается ко мне, смотрит с непониманием, а потом цедит:

– Ты что, шутишь?

Качаю головой, не в силах ответить.

– Лена, ты издеваешься, да?

Этот его вопрос, возмущенный до бескрайности, заставляет меня собраться.

– Тебя самого сократили, – говорю почти твердым голосом.

– Вот именно. А ты должна была сделать всё, чтобы этого не произошло с тобой! Я без дела не сижу, все деньги в бизнес пытаюсь вложить, а ты решила с работой попрощаться? Мне как будто без тебя проблем мало!

Это возмутительно и жутко унизительно, но его слова как пощечина. Отрезвляют. Я словно перестаю смотреть на мир сквозь призму розовых очков. Смаргиваю.

– В смысле, ты хочешь вложить все деньги в бизнес? Все наши сбережения? Дима, ты с ума сошел?!

– Я уже вложил, – внезапно он усмехается, и эта усмешка мне абсолютно не нравится, она дикая и полубезумная. – Не хотел тебе раньше времени говорить, но да, будем с корешами машины перепродавать. Поэтому, Лен, сейчас твои фортели с увольнением вообще не в тему. Придумай что-нибудь.

Сказать, что я в ужасе – ничего не сказать. Мне хочется метаться по квартире, рвать волосы. Последние наши сбережения. Деньги, отложенные за счет того, что мы во всем себе отказывали, про отпуска забыли, в кафе ходили только по огромным праздникам, потрачены. Исчезли. Их нет.