И насчет сына всё более чем непонятно. Мир попросту в одночасье перестал со мной разговаривать, глядел волком, презрительно морщился и кривил рот, а потом и вовсе перестал домой приходить, а муж только отмахивался: мол, у парня юношеские проблемы и всё такое, оставь его, перебесится и успокоится. Ну, я и не лезла, да и чего я добиться могла своею навязчивостью? Прямых оскорблений? Вот уж дивное счастье. Обидно. Я ведь его мать, я ведь растила, не спала ночей, а он? Эх. Дети, цветки бурной жизни. И ведь понимать начинают, только когда свои по лавкам сидят, и то не все и не сразу. Лирика это всё.

Проехав около четырнадцати часов в поезде и услышав, как будто вечно движущиеся стучащие колеса замедляются, забрала свои вещички с верхней полки и выдвинулась на свободу. А на свободе – дискомфортная толпа из сотни равнодушных ко всему и всем мужчин и женщин. Застыла в ступоре, чувствуя себя, будто никогда не была на улице и находилась в какой-то изоляции. В спину красноречиво подтолкнули. Извинившись, слетела по высоким ступеням, спрыгивая на неровный асфальт.

Пункт назначения, то бишь родные пенаты, находились в сорока минутах от вокзала. Думаю, чем быстрее я окажусь дома и буду стоять в оправдательном перед родными положении – тем лучше. Быстрее кара – скорее облегчение. Родным за семьдесят, и мне бы их пожалеть и избавить от неприглядной правды, но сколько можно прятаться-то? И без того столько времени не приезжала. Выгонят, так хоть увижусь, не выгонят, стану самым счастливым человеком на свете.

Села в такси и даже не заметила промелькнувшей за секунду дороги, казалось: только устроилась на заднем сидении, и вот двор моего дома, здесь прошло моё детство. И здание школы тоже навевало ностальгию.

Здесь прошла немаловажная часть моей жизни, которую я оставила в возрасте восемнадцати лет, поскольку уехала учиться в крупный город с мечтой стать лучшим архитектором. А стала со временем неудобной женой, правда, с дипломом по так желаемой специальности и даже небольшим стажем работы, что, если отринуть ноющую в сердце дыру, не очень-то и плохо.

Расплатившись с таксистом, недолго постояла у третьего подъезда, задрав к окнам голову. Сердце колотилось, что дурное. Вокруг ни души, что не мудрено, на часах-то половина седьмого, а жаворонки книги дома читают. Что ж, пора. Хватит на пороге торчать. Втянув носом воздух, трясущейся рукой набрала сорок седьмую квартиру, сердце загрохотало в ушах и оборвалось с родным голосом. Мама. Я так давно тебя не слышала, что горло сдавило чужой ледяною рукой.

– Говорите! Кто это? – мама начинала раздражаться. Поспешно пролепетала:

– Мам, это я. Дочь твоя.

В ответ секундная тишина и резкое:

– Пошла вон отсюда! – я оцепенела и обмерла. – Вышла за богача, умотала в другой город и ни разу не навестила родителей. Только бумажки свои присыла, как подачку, отца чуть в могилу не свела. Видеть тебя не хочу!

Конец разговора. На не держащих ногах доковыляла до лавки и осела на неё. Поверить не могу, что это реальность. Просто не могу поверить. Что же мне теперь… Что же мне теперь делать?

Уже второй час уныло сижу на скамейке, мимо шатаются люди, косятся с любопытством, но, к счастью, не пристают, в том числе и жители родного подъезда. Вон баба Нюра пошла, глянула косо, прошамкав себе под нос что-то беззубым ртом. Уж представляю, что именно, а ведь даже и не узнала меня, как и соседка тетя Марина. И ладно, хватит бесцельно просиживать дырку в штанах, на часах скоро за девять утра перевалит. Куда мне податься? Подруг у меня и знакомых действительно здесь больше нет.