Мне было так плохо, что, не дожидаясь ее ответа, я бросила трубку и закричала, впиваясь пальцами в голову.

Я кинула телефон в стену, и он отлетел, ударяясь экраном об угол тумбочки.

Плевать. Сейчас я ни с кем не желаю разговаривать. Ведь все против меня. Даже родная мать не на моей стороне, что уж говорить про других родственников. Какой стыд. Все в курсе, какой курицей я оказалась, что пустила в дом и пригрела на груди змею.

Я не ожидала, что мама будет на стороне Насти, ведь именно она – бесстыдная разлучница. Но всё оказалось еще хуже. Именно мама выступила, как оказалось, инициатором того, чтобы мама выносила мне ребенка. Неужели она и правда верила, что такая, как Настя, родит и уйдет в сторону? Ни одна мать не отдаст свое дитя постороннему. Одно дело – суррогатное материнство. Другое – зачатие естественным путем.

Я рыдала, казалось, несколько часов, окончательно принимала тот факт, что я словно приблудная нелюбимая дочь. Я всегда знала, что мама не любит меня так, как другие женщины своих детей, но никогда не понимала, почему. Прилежно училась и с самого детства старалась всегда помогать по дому. Но каждый раз всё равно была плохая. Любой малейший косяк, и меня обзывали криворукой, бедовой, бестолковой, бесполезным отродьем – и это самые цензурные эпитеты, которыми меня награждали в родном доме.

Поэтому я и уехала в город, как только подросла. Поступила в университет после школы, а домой возвращалась за последние десять лет раз пять от силы. Всего на день, не больше. Дольше просто не выдерживала.

Вышла замуж, поднялась, помогала родителям финансово, звала в город. Надеялась, что они оценят, увидят, как я стараюсь для них, но всё, что я слышала в ответ на свои старания – это критику. То разговариваю не так, то одеваюсь безвкусно и аляповато. Пассивная агрессия с их стороны так и разъедала меня, когда я туда возвращалась, словно я снова становилась той самой беззащитной девочкой – грушой для битья и их острот.

Несмотря на разбитый экран, телефон продолжал трезвонить, так что я взяла его в руки и увидела десятки пропущенных звонков от Димы, тети Люды и матери.

Телефон снова зазвонил. Дима. И что ему нужно?

– Чего тебе? – прогундосила я в трубку.

– Почему трубку не берешь? Где тебя носит?! – прорычал он таким тоном, словно имел на это право. – Когда домой вернешься?

Он разговаривал со мной так грубо и претенциозно, будто не я застукала его с другой женщиной, моей сестрой, а он увидел меня с любовником.

– Не твое дело! – огрызнулась я, чувствуя накатывающую злость, пришедшую на смену апатии и горечи. Она мне нравилась больше, не заставляла ощущать себя ничтожеством.

– Ты моя жена, Лена. И должна ночевать дома. Ясно?!

– Ты совсем берега попутал, Дима? Забыл, что случилось несколько часов назад? Я застала тебя голым в постели с Настей, а сейчас ты имеешь наглость звонить мне и что-то требовать? Права качать?!

– Мы должны с тобой спокойно всё обсудить. Ты не должна была вот так убегать. У тебя совсем совести нет, мама была права. У нее, между прочим, инсульт случился из-за всей этой истории.

Я пораженно застыла, не веря, что слышу подобные обвинения в свою сторону.

– Инсульт? Ты уверен? Мать сказала, что у твоей инфаркт. Вы уж там определитесь, что у нее, чтобы вот так не позориться, – фыркнула я, поражаясь чужой наглости.

– Так ты уже говорила с Ариной Петровной? Она сказала, что ты ее звонки не принимаешь.

Я промолчала, пыхтя от гнева. Еще бы я принимала. После всего, что услышала от нее нелицеприятного.

– В общем, нам надо поговорить с тобой до того, как они завтра приедут с твоим отцом. Они выезжают с утра. Не хочу выносить сор из избы, так что возвращайся домой. Обсудим всё, что ты не так поняла. Настя в больнице на сохранении, мама там же с инсультом, так что мы будем только вдвоем, малыш, – в конце его голос зазвучал хрипло, как он обычно делал, когда хотел меня соблазнить. Вот только теперь на меня его ужимки не действовали.