Это было примерно настолько же унизительно, снимать когда-то купленное мужем платье, насколько и приятно в день бракосочетания знать, что одевал меня Роберт.

В прямом смысле.

У меня не было никого, кто бы помог мне помочь с корсетом, туфельками… Маринка задерживалась в пробке, бракосочетание было в загородном отеле и ни свекровь, ни кто-то из женщин, выказывая недовольство выбором Роберта, не хотел мне помочь одеться. И тогда дверь моей комнаты открыл муж. Застал меня плачущую от того, что я не могла нормально затянуть корсет белого подвенечного платья, расшитого жемчугом и хрусталём. Роберт утешал меня и говорил, что все это дурацкие суеверия, что жених не должен видеть невесту до свадьбы. И своими пальцами шнуровал атласными лентами проклятый корсет пока я сдерживалась слёзы благодарности.

Наверно именно в тот момент я ещё сильнее полюбила Роберта. В момент, когда поняла, что перестала быть одной.

А потом муж присел на корточки и приподнял подол моего свадебного платья. Выставил туфельки с ремешками на щиколотках и застегнул их на моих ногах. Он сам крепил мне фату на распущенных волосах завитых локонами и украшенных цветами, потому что когда был визажист, наряд ещё не был готов.

А сейчас как на контрасте я стояла и стягивала с себя все то, что Роберт мне дал. Словно забирал. Показывал, что ничего у меня никогда и не было.

Когда платье упало к моим ногам, я переступила через него, оставшись в простом хлопковом белье и колготках. Дрожащие от страха, боли и паники пальцы потянулись к ушам, и я, надрывая кожу, расстегнула серёжки с натуральным жемчугом, подарок на первую годовщину брака. И браслет из тонкой золотой цепочки с шариками камней. Подвеску на шее с хрустальной капелькой.

Я складывала украшения на столик. Старалась не смотреть на мужа, чтобы он не понял как мне было больно это делать. Я словно не раздевалась, я как будто кожу с себя сдирала, показывала насколько беззащитная перед ним.

Но не сломленная.

На улице был март. Грязные груды снега по обочинам. Дождь. Блестящий асфальт, который облизывали брызги луж от проезжающих машин.

И я пошла бы босиком. Голая. Только чтобы уйти.

Я наклонилась и присела на корточки. Застежка на сапожках задели кожу и на указательном пальце она лопнула, брызнув алой каплей на ковролин гостиничного номера. Я стянула обувь, сразу став на пару сантиметров ниже. Положила пальцы на резинку колготок.

Это было так унизительно. Это было самое ужасное, что могло случиться в жизни любой женщины. Знать, что мужчина напротив доволен от того, что она испытывала все эти чувства.

— Хватит, — рявкнул Роберт, когда я потянула вниз колготки. От его окрика, острого, жалящего, по коже побежали мурашки. Я обхватила себя руками, закрывая грудь. Спросила ровным голом:

— Я так могу идти? — в душе расползалось чувство обиды, наивной детской. Потому что Роберт знал, что я ничего кроме своей честности, гордости не могла ему противопоставить. Он как всесильный взрослый потешался над глупым ребёнком.

Но мой вопрос остался без ответа. Роберт потирал подбородок и смотрел на меня потемневшим от злости взглядом.

Я не стала дожидаться его реакции, а медленно шагнула в сторону коридора. Муж упивался своей властью.

И ещё один шаг.

Снова.

Дверь была на расстоянии вытянутой руки.

Роберту надо было сломать меня.

Хотя бы так.

— Стоять! — настиг меня окрик и тяжёлое мужское дыхание коснулось моей шеи. Грубые движения развернули меня. Я уперлась взглядом в искажённое яростью лицо Роберта.

— Я выполнила твоё условие… — онемевшими губами произнесла я.