Робер былсо мной, носил на руках меня, обессилившую, в ванную, сам колол мне уколы, а потом когда жар не мог спасть, менял мне сорочки и шептал:

— Ты моя маленькая… Сейчас все пройдёт. Все пройдёт.

А ночью, когда я измученная то даром, то ознобом наконец-то уснула, муж прижимал меня к себе, гладил влажное от пота тело и продолжал шептать:

— Не бойся, скоро все пройдёт.

И сейчас я смотрела на Роберта, который темнел взглядом. В нем не было ничего прежнего, только суровость и холод.

— Ты падаешь в обмороки, тебя тошнит… — медленно, глядя мне в глаза, сказал Роберт, пока я пыталась сползти с кровати. — Что ты от меня скрываешь Ксюш?

Я наконец-то слезла с кровати и пошатываясь, цепляясь пальцами за стену прошла в ванную, включила холодную воду. Засунула под неё руки и стала умываться. Горький привкус стоял в горле, и я чистила зубы, чтобы прогнать его. Давилась мятной пеной и внутри вся дрожала.

Нет.

Если Роберт узнает, что я беременна, он меня никогда не отпустит. Развод будет затягиваться из-за беременности, и я останусь с этим чудовищем надолго.

Я не могла позволить Роберту все узнать.

Я не могла поставить под удар своего малыша.

Своего, а не нашего…

Не нашего, который был бы похож на мужа с его тёмными волосами и такими же глазами, а только моего, ведь Роберту мы скорее всего не нужны даже. Точнее ему ребёнок не нужен наверно.

Я вышла из ванной с салфетками и полотенцами сухими. Стала вытирать полы, а Роберт так и сидел застывшей статуей. Когда я почти закончила и развернулась к ванной, в спину прилетело холодное:

— Что ты от меня скрываешь, Ксения? — голос мужа не дрогнул. Я лишь обернулась и тихо призналась:

— Ничего…

Ничего такого о чем ему нужно было бы знать. Ничего такого чем бы я хотела с ним поделиться. Ничего такого…

Я закрылась в ванной и снова склонилась на унитазом, потому что внутри поднималась рвота. И меня выворачивало на этот раз просто водой и жёлчью.

Роберт несколько раз ударил по двери.

— Ксюша, ты мне врешь, — прокричал он. — Ксюша, я знаю, что ты скрываешь!

У меня слёзы покатились по щекам. Я стояла над раковиной уже и пыталась оттереть с лица их следы. Нет. Роберту нельзя знать, что я беременна. Нельзя.

— Ксюша! — крикнул он из-за двери, а я схватилась за полотенце, вытерла покрасневшее от ледяной воды лицо. — Ксения, ты беременна!

Страх сковал меня, спеленал как корабельные канаты. Губы дрогнули и затряслись и вместо того, чтобы паниковать, я открыла дверь и выдохнула:

— Меня просто тошнит от тебя. От ее дешёвых духов, которыми пропитался весь ты насквозь… От ее помады, которая отпечаталась на воротнике твоей рубашки. От всего этого, Роберт. От того, что ты сначала был с любовницей, а потом полез на меня как животное. От того, что я видела и знала то, что приличные люди держат в тайне и только такие как ты с Лилией выставляют на всеобщее обозрение. Меня от этого тошнит, а не от беременности…

Я дрожащими голосом это все высказала и прошла мимо мужа, который застыл на пороге ванной.

Я вышла из спальни, вспоминая как впервые после свадьбы появилась в этой квартире. Я была против того, чтобы съезжаться до бракосочетания, бабушка бы такого не одобрила, и после недельного медового месяца, который мы провели на Санторини я вошла в эту квартиру и чуть с ума не сошла от того насколько она шикарная, насколько в ней много пространства и как сильно она отражала характер Роберта.

Со временем в ней стало много и меня. Тонкие пледы и подушки на темных диванах. Цветы в вазах, особенно в мае: пышные сочные бутоны пионов, которые долго не стояли, а быстро сбрасывали как ненужную одежду лепестки.