Людей немного, глушь, снег, черные деревья вокруг, словно мертвые. Я без шапки — в цвет траура не нашлось — только в темном шарфе, повязанном на голову. Холодно.

Помню как сейчас: мою заплаканную, разом постаревшую маму утешают коллеги с работы. А я даже подойти к ней не решаюсь.

Отца сбила машина, сразу насмерть, водитель уехал. Я этого не видела и не слышала — в полиции потом сообщили.

Но перед этим я пыталась уговорить папу дать маме и нашей общей семье второй шанс, когда он ушел. Вроде уговорила, обещал вернуться. А через минуты после нашей встречи в кафе папа и неизвестный пьяный лихач пересеклись.

Случайность? Да, — говорят все. А я себя изводила, проклинала — зачем звала или почему не задержала подольше?! Да лучше бы мой отец жил не с нами, но жил!

Я оказалась рукой судьбы, которая привела его на место смерти. Формально в его гибели виновата я! И мамин первый взгляд на меня, когда ей сообщили страшную новость, сказал мне о том же.

Как только папочку опустили вниз, в затопленную черную яму, я не смогла там рядом больше оставаться. Горе и чувство вины погнали меня подальше от мамы и от других людей, куда глаза глядят. Помню лес, глубокий сырой снег, редкие старые тропинки.

Темнеет. Мне холодно, но я специально не застегиваю пуховик, чтобы притупить боль внутри. Хватился ли меня кто-нибудь, были ли входящие звонки? Не знаю.

Я так трясусь от рыданий, что и не заметила бы, если б завибрировал телефон. А может, там вообще сети нет — ушла далеко от цивилизации.

Мне кажется, я заблудилась. И еще промокла чуть не до колен. Ну и пусть, — думаю. Так мне и надо. «На помощь!» кричать не буду. Полная тишина вокруг.

Так я добрела, шатаясь, до глубокой канавы, в которой внизу виднеется черная вода. И никого вокруг. Я смотрю на нее, словно в могилу, приготовленную для меня. Все, дальше пути нет.

И вдруг кто-то меня догнал. Или нашел. Кто-то меня обнял, чтобы я не упала, застегнул на мне пуховик и повел, прижимая к себе. Это был Артем.

Как он туда попал — приехал вместе с соседями на автобусе ритуальной службы? Или с кем-то на машине потом? Даже не помню. Мы тогда еще не были близко знакомы — когда пересекались, только кивали головой, как знакомые знакомых. Но, получается, он вообще не терял меня из виду?

— Ксюша, пойдем, — бодро басит парень, утаптывая тропинку передо мной. — Я видел — тут совсем рядом дачный поселок, — поворачивает голову и смотрит так, словно очень рад мне, именно мне.

И я иду за этим взглядом, за белозубой улыбкой. Мы доходим до забора заснеженного СНТ в синеющих сумерках. Дорога к нему не разгребена, и человеческих следов не видно.

Мы собираемся сделать кое-что противозаконное, но только потому, что уже оба трясемся от холода. Артем откручивает болт, запирающий калитку вместо замка. Входим на территорию и выбираем дачку покрепче, с трубой.

Парень находит простой способ попасть в дом — обнаруживает ключ просто под ковриком крыльца. Все, мы внутри.

Здесь одна большая комната типа студии — посередине печь, рядом зона кухни, дальше кровать — одна двуспальная, покрытая одеялом. Тут тоже совсем не жарко, разве что ветра нет.

— Располагайся, — бросает Артем мне, кивая на кровать.

Сам ходит взад-вперед и сообщает:

— Электричества нет, совсем. Зато я нашел сухие дрова и консервы. Сейчас затопим печку, чайку согреем, — он радостно потирает руки.

У него все получается очень ловко и быстро. Скоро за квадратным окошком печи весело горит огонь, а сверху, на чугунных кольцах греется чайник со снеговой водой.

Становится заметно теплее. Как оказалось, аккумуляторы на телефонах сели и у меня, и у него, мы оба недоступны для остального мира. Сажусь на низкий табурет у печки, вынимаю ноги из насквозь промокших высоких ботинок и подсовываю их ближе к огню, продолжая мелко трястись.