Но сейчас я ходила по вечернему городу и оплакивала жуткую смерть последнего родного человека, понимая, что тоже обречена. Села на лавочку в сквере у реки и вновь прокрутила в голове события последних пяти дней.

В тот роковой вечер мы с однокурсниками возвращались с летней практики – с заплыва на байдарках. Две недели мы жили в лесу, спускаясь по реке, готовили еду в котелках и купались в водоёме. Я даже гребла двойным веслом ради эксперимента. Было сложно с непривычки, но очень увлекательно. Парни поехали в универ относить снаряжение на кафедру, а девушек профессор отпустил по домам. Эта была последняя практика в это лето, впереди нас ждали долгие счастливые каникулы!

Уже стемнело. Я, дико уставшая, но бесконечно счастливая, с походной сумкой на плече зашла в подъезд. Стоило сразу насторожиться, когда я подошла в квартире и попыталась открыть дверь, а она оказалась не заперта. Только я, наивная дурочка, решила, что это мама оставила дверь открытой, ожидая моего скорого возвращения. Поэтому спокойно дёрнула за ручку и вошла внутрь.

И только успела захлопнуть за собой дверь, как мне на губы легла чья-то прокуренная, шершавая ладонь. Мужик потянул меня на себя, обхватив за плечи и парализуя движения рук. Подлец пнул ногой мою сумку и закричал кому-то:

— Вован, тут красотка подоспела. Видно, дочь той бабы. Уж получше её будет!

— Пожалуйста, не трогайте её. Она ещё девочка, – услышала из дальней комнаты голос мамы. – С мужчинами не была, лучше меня по кругу, пожалуйста, прошу, молю. Ей ещё деток рожать…

Я попыталась брыкнуть ногами, оттолкнуться и увернуться, но на помощь первому подоспел второй подонок. Он вставил мне в рот кляп, а после обхватил за ноги и вместе с напарником понёс в ту комнату, где уже была мама.

— Заткнись, сука. На тебе уже живого места нет! Сиди у батареи. Вот и тебе кляп. Наслаждайся зрелищем, как мы лишаем девственности твою драгоценную доченьку! И не смей отключаться. Смотри и страдай, сука. Нам за это заплатили! За вашу боль! Ещё и на камеру всё снимем.

Меня швырнули на кровать и привязали так, что я была перед ними как на ладони. Руки и ноги были неудобно разведены в стороны, а все интимные места оказались в свободном доступе для этих тварей.

Посмотрела на маму. Она была голая, привязана верёвкой к батарее, вся в ссадинах и кровоподтёках, в разорванном домашнем халате. Её явно изнасиловали, волосы слиплись, глаза опухли от слёз.

Сейчас, вспоминая её вид, мне снова начало тошнить. Выбросила эту картинку из головы. Как и то, что эти подонки делали со мной, как разорвали блузку, сорвали джинсы и первым делом лишили меня девственности. По сухому, с адской болью. Как гоготали при этом, мрази. Всю ту боль и ужас просто невозможно вспоминать, чтобы не свихнуться. Они насиловали меня до тех пор, пока я не отключилась. Сначала я ещё пыталась сопротивляться и орать сквозь кляп, но выходило лишь тихое мычание. Выворачивалась, пыталась поджать колени и ударить их, как-то прикрыться. Но что могла двадцатилетняя девушка, весящая всего сорок шесть килограмм, против двух озверевших верзил, почуявших девственницу и безнаказанность. Мрази поочередно насиловали меня, пока один внизу, второй врывался в рот, я давилась, слёзы текли градом. Уже тогда я мечтала умереть, но держалась ради мамы. Потом я просто отключилась. Сознание покинуло меня, видимо, это и помогло мне выжить.

Пришла в себя от прохладной тряпки, которой меня протирала соседка тётя Люда. Она причитала, что нас ограбили, всё вынесли. Рассказала, как шла в круглосуточную аптеку за таблетками мужу и увидела нашу приоткрытую дверь. Добрая женщина заглянула внутрь, мгновенно вызвала скорую и попыталась привести меня в чувство. Мама без сознания лежала у батареи.