– Мама, тут как волшебный лес! – восхищенно шепчет он. – На деревьях фонарики!

– Да, очень красиво, – отзываюсь я. Протягиваю к сыну руки, обнимаю, крепче надеваю кепку. На всякий случай.

Останавливаемся.

Дверь медленно открывается, и в салон бьет свет: мы остановились прямо под фонарем, и освещение на парковке – как на стадионе. Похоже, это какой-то подземный этаж. Я выхожу первой – шофер невозмутимо подаёт мне руку, – помогаю спрыгнуть Паше.

Вокруг нас только дорогие машины. Спортивные, лимузины, внедорожники. Пространство бессмысленно глянцевых стен кажется стерильным, будто это не парковка, а холл отеля. Даже лампы тут фигурные, а вокруг тянется деревянная и каменная отделка. Машины сияют в ярком свете безупречной чистотой.

Совсем недалеко раздается короткий мелодичный звук: прямо в стене метрах в двадцати от нас открываются двери лифта.

Я почти готова увидеть там знакомую широкоплечую фигуру в идеальном костюме, но пространство пусто. Шофер подхватывает мою сумку и рюкзак сына и приглашает нас внутрь.

Я замечаю, что он избегает на нас смотреть. Почему? Мерзкие предположения только укрепляются, когда я благодарю его у входа в номер, а он только молча кивает и удаляется, будто старается как можно меньше взаимодействовать с нами.

.

Спустя час Паша уже сопит в своей отдельной спальне, на втором ярусе похожей на пиратский корабль кровати. Детская просто идеальна: светлая, просторная, с большими окнами, выходящими в сад и пололочными окнами в крыше, со спортивным инвентарем и мягкими креслами-грушами, с гамаком – воплощённая мечта первоклашки.

Да и весь отведенный нам номер идеален. Он занимает весь второй этаж отдельного домика – и площадь, минимум вчетверо большую, чем наша скромная однушка. Пухлый диван в просторном холле-гостиной, масса уютного мягкого текстиля, ковры, дышащие теплом деревянные полы, высокие окна за тяжёлыми шторами, современные картины на стенах… и две спальни с громадными кроватями, просторными гардеробными и нарочито роскошными ваннами. Выверена каждая мелочь. Ни пятнышка, ни следа усталости вещей, ни малейшего изъяна.

Думать не хочу, сколько может стоить такой номер.

Половина второго ночи, а я боюсь ложиться спать. Верчу в руках телефон – а там посланное маме письмо с геолокацией и названием этого места.

Манкиров не звонит. Никому я не нужна.

Все грозные фразы, что я репетировала, обвиняющие речи тоже никому не нужны. Понимаю, что не усну, что не могу просто пережить этот ужасный день, как бы ни слипались глаза. Не хочу просыпаться в этом идеальном месте чужой собственностью!

Руки трясутся.

Открываю бар, достаю ягодный джин в ярко-красной бутылке. Наливаю себе розовую жидкость в мерцающий гранями замысловатый стакан – и выпиваю залпом, ощущая, как обжигает горло. С непривычки кашляю до влажных глаз. Во рту остаётся привкус спирта и можжевельника.

Выключаю свет и сажусь у окна. Так, чтобы видеть только отблески фонарей на липах.

Тут же чувствую, как к глазам подкатывают слезы, как они текут по щекам. Вытираю мокрые дорожки ладонями, тру щеки. Изнутри рвется отчаяние. Наливаю ещё половину стакана, делаю небольшой глоток – и сразу же давлюсь.

– Пьёшь.

Низкий голос Манкирова подбрасывает меня в кресле, я зачем-то прячу бутылку, а сама по-детски отворачиваюсь, будто если я его не вижу, его и нет.

Алкоголь туманит мне разум. Лицо онемело – мой личный маркер, что я пьяна. Ещё бы, столько лет не пила, а тут на голодный желудок! В глазах мутно то ли от слёз, то ли от джина.

Мужчина идёт ко мне. Тяжёлые шаги. Он садится в соседнее кресло. Я чую его, как чувствует присутствие хищника его добыча – всей кожей, корнями волос, всем горящим от негодования и стыда нутром.