И я смотрела. Было в этом что-то извращённое, целоваться с открытыми глазами, ловить в его зрачках разгорающееся пламя.

 Меня прижали спиной к стене. Меня клеймили поцелуями и укусами. Меня мучили томительным ожиданием. Я психовала, сжимала ноги на его талии сильнее, стараясь приблизился, царапала плечи, а он, поднимая на меня глаза, усмехался, и на губах играла улыбка дьявола, что искусил непорочную монашку.

 Щелчок пряжки ремня. Ткань нижнего белья в сторону. И меня коснулось его желание, непоколебимое, сильное, напористое. Я обмякла в его руках, а он, схватив меня за бёдра, опустил. Я взвизгнула, забилась в накрывающей агонии наслаждения. Он дёрнулся. Я в унисон. А потом рывок, и постель холодит спину. Ник нависает надо мной, не разрывая нашего контакта. Задирает платье, проводит по животу пальцами. Его рука скользит выше, ладонь накрывает грудь. Я сжимаюсь вся внутри, требуя, чтобы он двигался. Но он медлит, доводит до исступления, когда я готова выть от желания. И он подаётся вперёд… Назад…

 Я тяну его футболку наверх. Мне хочется его тела, обнажённого, сильного. Ощутить вкус его кожи с нотками табака и дымного костра, на кончике языка – щепоткой соли. И Ник стряхивает лишнюю одежду. Я провожу языком по шее, спускаюсь к ключицам. Он сквозь сомкнутые зубы выдыхает и ускоряется. А я ловлю эти движения, попадаю в такт. Подстраиваюсь, чтобы, когда пелена огня застилает его глаза, судорожно всхлипнуть, выгнуться навстречу, сжаться и забиться в неконтролируемом всплеске пика возбуждения. Уловить его рваные движения, жёсткость напрягшегося тела и хриплого дыхания. Ощутить, как мир взрывается светом сверхновой…

– От тебя летним лугом пахнет, колокольчиком… – он всё ещё лежит сверху, закутывая в своё тело, не даёт двинуться. И дышит в шею, ласкает языком. Желание, ещё несколько минут назад удовлетворённое, урчащей кошкой свивается внизу живота.

– А от тебя зимним костром… – мой голос тих, зачем-то я ловлю его взгляд, он проводит пальцем по моим губам, размыкая их.

И потом он не уходит. Ложится рядом, притягивая к себе, дышит, целует, гладит. Я несмело отстраняюсь.

– Зачем? – он всматривается в моё лицо, подозреваю, пытается разглядеть предвестники дамской истерики. Но я лишь улыбаюсь.

– Душ… – противозачаточные, это, конечно, вещь, но раз в год и лопата огнестрелом оборачивается.

– Не позовёшь? – он приподнимает бровь и демонстративно заостряет внимание на моей груди.

– А ты хочешь? – с сомнением спрашиваю, ища тапочки.

– Я сегодня только начал, – он встаёт с постели и проводит пальцами мне по спине. Я вздрагиваю. – Идём в большую ванную…

 Под звуки воды, что заполняли ванну, Никита расстёгивал моё платье. Я стояла лицом к огромному зеркалу, когда бретельки скатились с плеч, занервничала. И смутилась.

 То есть переспать с человеком, которого сутки знаешь, не стыдно, а раздеться перед ним стыдно? Я затыкаю сварливое бурчание в голове и продолжаю наблюдать, как Ник касается моих плеч, жёстко проводит по позвоночнику, отчего вся кожа воспламеняется. Один щелчок, и лиф расстёгнут. Я обнимаю себя, стараясь укрыться. Но Никита лукаво улыбается, подводит меня ближе к зеркалу, откидывает мои волосы вперёд, я выдыхаю…

– Согласись, нереально заводит? – спрашивает он, наклоняясь к моему уху, но глядя в глаза через зеркало. Меня словно током пробивает, и я, не понимая, что творю, слегка повожу бёдрами. – Алис… Руки…

 Он поддевает мою ладонь, вынуждая разомкнуть объятья. Накрывает полушарие, сдавливает, второй рукой стаскивает кружевной низ. Я переступаю с ноги на ногу, освобождаясь…