Моя ассистентка не успевает ничего сказать, потому что в следующую секунду я выталкиваю ее из кабинета и захлопываю тяжелую дверь.

Савранский прибежал, когда я отпустила первую пациентку. Ничего интересного, беременность на сроке двадцать недель. Мы даже успели рассмотреть снимок УЗИ и решить, что мальчик профилем похож на папу, как в кабинет ввалился он.

Минотавр!

Дымится, пышет паром и цокает копытами!

Я мягко подтолкнула свою беременяшку к двери и выглянула в коридор:

- Следующая?

- Настя, мы должны поговорить. Прямо сейчас, - рычат мне над ухом.

Савранский на две головы меня выше и мне всегда нравилась эта разница в росте. А сейчас почему-то раздражает.

- Отойди, - я пихаю его локтем в сторону. Смотрю на дряхлую старушку, которая уже встала со скамейки и сделала шаг ко мне.

- Либо мы поговорим тихо в твоем кабинете, либо громко на глазах у всех.

Вздыхаю.

- У тебя пять минут.

Больше времени я мужу не дам, потому что моя пациентка может элементарно не дожить до приема. Вежливо объясняю бабушке, что нужно подождать еще немного, та смиренно кивает, в отличие от остальных дам, а в коридоре раздается раздраженный гвалт других пациенток.

Я закрываю за собой дверь и натыкаюсь на грудь мужа. Я уже говорила, что он высокий? Так вот, Савранский очень высокий, и мне приходится задрать голову, чтобы посмотреть в его разъяренное лицо.

- Что за шоу ты учудила с Евгенией? - Прорычал он.

Я пожала плечами и двинулась к столу. Там, прямо под стеклом лежит помятый рисунок Томы. Я никогда не выкину этот шедевр, а наоборот, повешу дома в рамке. Как памятник моей тупости, аморфности, слепоте, и мягкотелости! Не женщина, а половая тряпка. Раньше. До этого дня.

- Евгения здесь больше не работает.

- И кто, с твоего позволения, это решил, - ехидно спрашивает муж.

- Ты. Сейчас ты пойдешь и уволишь свою любовницу.

Савранский с шумом вздыхает. Он оглядывается в поисках стула, но не находит ничего кроме гинекологического кресла и кадки с драценой. Все остальное уволокла в свою норку хомячиха Женечка. Сидеть Кеше негде и потому он подходит к столу и угрожающе нависает надо мной:

- Позволь узнать, почему я так сделаю?

- Потому что ты сыкло, милый, - моей улыбкой сейчас можно детей пугать. Баба Яга в чистом виде.

Савранский моргает. Шея его краснеет, как в сердечном припадке, а голос становится непривычно низким:

- Повтори, - таким я своего мужа никогда не видела.

- Легко. Ты ссышься перед своим папочкой, который может испортить жизнь не только моему отцу, но и тебе. – Чтобы немного успокоить пляшущие руки, я схватила со стола и сжала карандаш. – Кеш, ты слишком высоко взлетел. Сохранять видимость брака и при этом легально трахать свою подстилку, понимаешь, это как-то… не по-пацански.

- А мы теперь заговорили на блатном? - Скалится муж.

- Ну, может ты так лучше понимаешь? В простонародье такое называют: и сисю сосать, и писю сувать. А все вместе не бывает!

Я сжимаю карандаш. Давлю так сильно, что пальцам становится больно и только эта боль еще держит меня в сознании.

- И какие рычаги давления у тебя есть?

- Никаких, - спокойно отвечаю, и прежде чем Савранский улыбнется, добиваю, - кроме одного. Савранские не разводятся, милый.

Лицо мужа каменеет, как древняя маска. Вытянутый, со впалыми глазницами и тонкими губами он сейчас похож на страшное божество.

- Женечка ведь в курсе, что ты никогда на ней не женишься?

- Ей это и не нужно, - цедит он. – Женя другой человек, любит и ценит меня, а не мою фамилию!

- Кеш, - удивляюсь я, - да ты не только лысеешь. Ты еще и тупеешь! Господи, ты серьезно сейчас? Твою Женю можно на подиум отправлять без кастинга, и ты правда веришь, что такая девочка будет любить тебя? Ты каких сказок насмотрелся?