И привычный путь домой занимает гораздо дольше времени. Не помогают даже мысли о Сашке, напрочь перебиваемые тошнотворным сосущим чувством в желудке. Тем самым, которое всегда предвещает кардинальные изменения, и не факт, что со знаком плюс. На парковке я тоже задерживаюсь дольше обычного. Настолько, что автоматическое освещение начинает гаснуть, оставляя тусклые оранжевые споты на стенах, и только тогда я выхожу из машины, заставляя снова вспыхнуть верхний свет.

На десятый этаж лифт поднимается слишком быстро и мне приходится застыть на несколько секунд перед тёмно-зелёной дверью собственного дома. Хотя какой теперь дом… Пусть Кирилл не водил сюда любовниц, но мне никак не удаётся отделаться от ощущения грязи и презрения, усиливающегося тем сильнее, чем ближе я подхожу к квартире. Это должно было быть просто. Но не было. Два тихих оборота ключа, щелчок и я вступаю на тёмную, под дерево, плитку, из всех предметов отчётливо выхватывая одно – обувь мужа.

– Привет, – в моём взгляде на него нет ни упрёка, ни мольбы.

Ледяное равнодушие, всё же пробивающее его самоуверенную броню. Мне хорошо известны его привычки, в том числе и эта – когда нервничает Кирилл всегда засовывает руки в карманы брюк.

– Привет, – снимаю босоножки и иду в спальню, чтобы переодеться и принять душ.

– Кира…

– Не сейчас, – раньше я бы скинула платье прямо перед ним, желая возбудить, спровоцировать, но сегодня я скрываюсь за дверью ванной от него и всё более гнетущей атмосферы.

Вот только вода не помогает и после бодрящего контрастного душа на мне лишь полотенце и его пристальный взгляд, словно широкая ладонь скользящий по открытой шее и плечам. В домашний костюм забираюсь как в броню.

– Идём в гостиную, – просит Кирилл и хочет взять меня за руку. Демонстративно убираю ладонь.

Только сейчас замечаю, что в воздухе витает трудноопределимый аромат и непроизвольно чихаю, глядя на заставленную тридцатиметровую гостиную. У меня нет предпочтений среди цветов, видимо, поэтому Кирилл решил устроить здесь филиал цветочного магазина, вот только ничего кроме глухого раздражения разноцветные бутоны не вызывают.

– Прости меня, Кир, – его ладони легко ложатся на плечи, прижимая к твёрдой груди, – это какое-то помутнение! Клянусь, это первый и единственный раз! – горячий шёпот обжигает ухо, вызывая предательские мурашки.

Он хорошо меня изучил за эти годы, вот только Олимпиец на ремонте не один день, а три месяца.

– Мне никто не нужен кроме тебя! – одна рука ложится на талию, заставляя почувствовать всю степень его возбуждения. – Ты – моя единственная слабость! И в тебе моя сила! – губы касаются шеи и я склоняю голову, открывая ему больший доступ к телу. – Ки-ира! – страстно шепчет он, уверенный в моей капитуляции. – Девочка моя! – вторая рука ненавязчиво пробирается под ткань лёгких штанов и за мгновение до того, как его пальцы добираются до цели, в гостиной раздаётся презрительный голос.

– Самсонов, ты серьёзно считаешь, что я стану с тобой спать после этой шлюхи? – Кирилл застывает за моей спиной. – Сколько их таких было за восемь лет? – ни разу в жизни я не смотрела на него, как на грязь под ногтями. Без слов развернувшись, я выхожу на балкон, подальше от выносящего мозг аромата сотен цветов. – И убери эту клумбу, у меня от неё голова болит.

– Кира, – он не добился бы всего, если бы сдавался после первой неудачи. Кирилл опирается ладонями по обе стороны от меня, – мы же любим друг друга. Разве стоит всё портить из-за интрижки? – я разворачиваюсь в кольце его рук, ощущая как ветер прохладой проходит по открытой спине.