Ее глаза полны слез и боли отчаяния. Нужно скорее покончить с этим разговором и дать ей отдохнуть. То, что не чувствую ее, еще ничего не значит.

– Не знаю почему, но яд не подействовал. Вернее, подействовал, но не совсем.

– Мой ребенок. Что с ним? – истинная перебивает его, держась за живот руками.

– Простите, миледи, но его нет. Я не вижу его. Словно беременность и не наступала, – опустив голову, сообщает ужасную новость, от которой у нас обоих сдавливает сердце.

– Они поплатятся, Ана, – прижимаю к себе девушку, которая бьется в немой истерике, – но она не слышит меня.

Беззвучный крик срывается с ее губ, тело сотрясается в рыданиях, но она не издает ни звука. Великие драконы, клянусь, каждый, кто хоть немного к этому причастен, поплатятся жизнями.

– Поди прочь, – отмахиваюсь от него, все равно ничего не может сказать. – Всем ждать меня внизу.

Не могу поверить, что это конец. Он не видит наше дитя. Великие драконы, вы слишком жестоки. Чем она это заслужила?

Укачиваю ее в своих объятиях, пока не засыпает. Силы быстро покидают ее. Жду, когда перестает метаться по постели, только после этого беру на руки и уношу в ее покои на сухие простыни. Снимаю платье и замираю, глядя на плечо.

Метка. Она не полная. Есть солнце, но нет дракона.

– Что за?

Этого не может быть. Создаю огненную сферу и смотрю внимательнее. Метка, моя метка не полная. Я принадлежу ей, ведь мой маяк на ней горит ярким солнцем. Но она не принадлежит мне. Дракона нет, хранитель сокровища пропал.

Мы больше не… Нет, это невозможно, абсурдно. Такого не может быть. Связь разорвана и не разорвана одновременно. И, если я принадлежу ей, тогда почему в груди пустота, почему так тоскливо?

Дракон сходит с ума, мечется, загнанный в клетке моего подсознания. Не могу дать ему волю, иначе дел натворит. Хватит среди нас двоих одного, кто совершает ошибки.

– Я во всем разберусь, обещаю, говорю то ли спящей Илиане, то ли себе обещаю, то ли нам обоим.

Звуки меркнут, краски тускнеют. Я словно больше не живу, существую, не больше.

Мне нужен совет великих магов, знатоков историй и пророчеств. Но это все завтра. За окном ливень, сейчас лучше допросить слуг, пока непогода страшит их не меньше моего гнева. Переодеваю свою девочку и спускаюсь к остальным.

Слуги и лекарь ждут меня с ужасом и радостным предвкушением одновременно, но, увидев мое хмурое лицо, напрягаются. Осматриваю всех тяжелым взглядом и даю понять, я зол, как никогда, и им несдобровать, если соврут мне.

– В мой кабинет, по одному. Начнем с тебя, – показываю на ту самую служанку, что ворвалась в покои, но было слишком поздно, яд уже коснулся губ истинной.

Иду первым, отворяю тяжелую дверь и занимаю место за столом, на котором накопилось достаточно документов за мое отсутствие. Позже надо будет разобрать, сейчас есть дела куда более важные. Служанка робко проходит в кабинет и садится напротив меня.

– Рассказывай, – не спрашивая ни имени, не пытаясь успокоить, требую говорить.

– Я, я неспециально. Это случайно вышло, – заикается от страха, а мне становится тошно от ее блеющего тона.

От ее рассказа зависит наша с Илианой жизнь, а она мямлит тут.

– Ближе к делу. Я не для соплей сюда позвал. Говори четко и по делу, – повышаю голос и бью ладонью по столу, отчего она вздрагивает.

– Простите, простите, – лепечет, чем еще больше выводит меня из себя.

Почему люди так глупеют в стрессовых ситуациях? Неужели это самый логичный инстинкт? Как примитивно. Плачь, теряйся, делай все, чтобы тебя уничтожили как можно скорее.

– Я шла с простынями, на всякий случай. Госпожа Тильда велела. У меня каблук сломался, нелепость такая, на ровном месте подломился.