— Сева не согласится с такими изменениями в дизайне, — ржу в трубку, живо представляя угрозу Красина в действии.

— Он мне поможет! Первый его и подвесит. Он теперь влюблен и очень раним.

Знаю это. И радуюсь от всего сердца счастью еще одного друга, хотя, нет, приятеля больше, владельца клуба, в котором Красин очень любит тусоваться.

— Осталось Соню найти, — свои же слова больно режут меня.

— Вот и займись. За Макарским я присмотрю, — обещает друг. Мы с ним прощаемся, и я возвращаю телефон Феде.

Так и стоим на стоянке. Дядя Паша ожидает указаний. Федя и я пялимся в окна, будто там, за пределами машины, вот-вот появится ответ.

Вспоминаю рисунки Сони. Моя любимая художница. Представляю, как я организую ей мастерскую в своем доме, нашем доме. Она будет вся измазана в краске. Очень увлечена. А я буду просто стоять и смотреть на нее, любоваться до бесконечности.

А что если Макарский говорил правду?

Мне просто нужно найти ее, понять, что с ней все хорошо. Даже, если у нее другая жизнь, с другим мужчиной. Я пойму. Я только поговорю с ней и навсегда оставлю ее в покое.

Она рассказывала мне, что часто бывала в Геленджике в детстве. Любила кататься по его длинной набережной на велосипеде. А папа называл ее русалочкой, потому что она все время болталась в воде, не вылезая на сушу. Вспоминаю этот разговор с ней, а внутри все на осколки разлетается.

“И где это я стою?”, — весело интересуюсь, когда она дарит мне свою картину с моим портретом.

“На Тонком мысе. Возле маяка. Маяк освещает тебе путь и дарит надежду, но пусть не он будет героем этой картины”, — мечтательно отвечает мне, прикусив губу. Смотрит растерянно. И мне так отчаянно хочется ее поцеловать. Но я не могу. Ведь в то время мы оба состоим в браке с другими людьми.

Словно мои мысли и молитвы услышаны высшими силами, иначе я не могу объяснить. Но мне звонит Ирина и сообщает в трубку:

— Я знаю, где София.