Стряхнув крошки со свитера, залпом опрокидываю кофе и мчусь к выходу. Дядя Паша вовремя попадается мне на пути. Хватаю его и беру с собой в свой внедорожник. И пофиг, что дядя Паша шире меня раза в два. Адреналин хлещет во мне. И для меня сейчас нет ничего невозможно.

Я бросил свой “Рендж Ровер” вчера на улице после моей психованной встречи с Ириной. И хорошо. Выеду еще быстрее.

— Дядь Паш, у вас с собой есть оружие? — спрашиваю его, пристегиваясь. Мой водитель-телохранитель, сидящий на пассажирском сиденье, может, и удивляется, но виду не подает. Просто приподнимает край пиджака и демонстрирует мне свой пистолет. Я киваю с серьезным видом. А внутри ликование. Если Макарский окажет сопротивление, позвоню Красину. Он весь дом лицом вниз положит.

Хотя, Вадима же нет дома, мне Соня говорила. Тем лучше.

Пока выезжаем со двора, звоню своей секретарше, Леночке, и очень бодрым голосом сообщаю ей, что болею. И прошу все встречи и мероприятия перенести на следующую неделю. Эта неделя нужна мне — во-первых, помочь Соне обустроиться, во-вторых, с сыном наладить отношение и подготовить к переменам в жизни, в-третьих, развестись. Не до работы мне сейчас.

Леночка пытается выяснить все обстоятельства, чтобы направить мне врачей, обратиться в страховую компанию. И компенсация долбанная. Моя жизнь акционерами оценена в очень круглую сумму, поэтому даже маленькие сопельки должны оплачиваться страховой, а то, не дай бог, моей жизни что-то угрожает.

За разговором с секретаршей не сразу замечаю, что мне моргает фарами встречный “Мерседес”.

— Я перезвоню, — говорю Лене и отключаю телефон. Резко торможу, даже не съезжая на обочину — здесь все равно никто не ездит, кроме меня и Макарских — наша с ними улица, поделена на два участка. Соседи, чтоб тебя.

Говорю дяде Паше не высовываться.

Сам же выхожу из машины и иду навстречу Ваденьке. Ублюдочку. Тот в костюмчике, зализанный весь, явно на работу едет. Со стороны своего дома. Значит, он встретил Соню уже. Блять!

— Послушай, Белогорцев. Дело есть, — начинает он свою речь, пока я иду. А у меня руки сжимаются. Кровавый морок глаза застилает. Убью сукиного сына. — Я потрахал твою жену. Ты — мою. Все по-честному. Давай мы успокоимся и продолжим вести себя, как взрослые люди.

Я останавливаюсь, охреневая от его слов. Между нами два шага. Два шага и я размочалю его лицо в мясо.

— По-честному? Ты долбоеб, Макарский? Мне нужно четыре года трахать Сонечку у тебя под носом, чтобы было по-честному.

Выражение лица Вадима меняется. Из расслабленно-выжидающего переходит в агрессивное. Смотрит исподлобья. Зубами скрипит.

— Давай я предложу тебе решение, — мой голос приобретает низкие нотки. Еще чуть-чуть и сорвусь. — Ты просто отпускаешь Соню вместе с ребенком и идешь на хуй. Как тебе?

Вадим с этим не согласен. Он бросается на меня с кулаками, но я легко уворачиваюсь от этого тощего слюнтяя. Даже драться с мужиками не умеет. А у меня батя военный. И я в армии служил. Что мне какие-то кулачки богатенького мажорика?

— Что такое, Ваденька? — выкручиваю ему руки и бросаю лицом в асфальт. — Это на Сонечку легко руку поднять, да? Можешь обижать только тех, кто отпор тебе дать не способен, скотина?

Что-то мычит.

— Не слышу, — наклоняюсь к нему, издеваясь.

— Иди на…

Сжимаю руки сильнее и слышу хруст его костей.

— Я пойду. Вместе с твоей женой. Только попробуй тронуть ее или Нику. Ты понял меня? Уничтожу тебя, тварина. Если будешь вести себя хорошо, позволю видеться с дочерью. Ясно?

Вспоминаю, почему Красин называет меня Ясным. Потому что я очень хорошо умею доходчиво объяснять.