– Я завтра заберу чемоданы, – даю я консьержу на чай. – Переезжаю рано утром.

Новый номер, в отеле попроще, я найду завтра. Сегодня голова не соображает.

.

Нахожу работающую, разумеется, аптеку. Выпиваю, наверно, литр абсорбирующего геля. Вот так. Так проще, хотя бы желудок не сводит.

Выключаю телефон. Пусть не звонит. Я не выдержу, если Коля сейчас скажет, что я неверно все поняла, если в свойственной ему рациональной и немного высокомерной манере начнет доказывать, что я все неверно поняла. Я знаю его – он умеет доказать все, что угодно. Не хочу себя проверять.

– Кира Васильевна, – вдруг окликает меня знакомый голос. – Добрый вечер!

Это наша кондитер, Валерия Георгиевна, милая женщина. Она с самого начала относится ко мне по-доброму. Но теперь я понимаю, что в грустном взгляде и ласковом «деточка» вполне могла скрываться и жалость.

Неужели все знали?!! И ни один ни слова мне не сказал… Понятно, почему меня сторонились.

– Добрый вечер, – машинально отзываюсь я.

– Кирочка Васильевна, с вами все хорошо? – подходит женщина ближе. – На вас же прямо лица нет!

– Я только что узнала, что мой муж мне изменяет, – говорю я прямо, вглядываясь в ошарашенное лицо. Я говорю ей, а режу этими словами себя. – С Катей. Наверно, не только с ней. Вы давно работаете в «Гранате». Вы же знали об этом?

Валерия Георгиевна переминается с ноги на ногу. Брови ее сведены домиком, накрашенные розовой помадой губы плотно сжаты. Выглядит смешно, понятно и оттого очень грустно.

– Кирочка, – наконец говорит она, но замолкает.

– Не отвечайте, – пожимаю плечами я. – Ясно же все.

– Я могу чем-то вам помочь? – тихо спрашивает женщина. – Вы меня поймите… не могла я вам сказать. Мне же дочку кормить, не могу я потерять работу…

– Вы можете мне помочь, – хватаюсь за соломинку я. – Можно я у вас в номере переночую?

– Так вас Николай Сергеевич искать же будет…

– Только одну ночь. Не говорите ему.

– Я не могу, Кирочка Васильевна… – лепечет кондитер. – Николай Сергеевич мне потом такие рекомендации даст, что я никуда не устроюсь. Он не прощает, когда кто-то против него идет.

Значит, они его еще и боятся. И это многое объясняет.

Все, что раньше мучило меня, теперь складывается в одну картину.

Боже мой, какая я была слепая! Мне хочется орать до хрипоты, смеяться, рыдать. Коля не только дома манипулятор и тиран. Как его брат назвал? Нарциссом?

– … поэтому я не могу, но давайте я что-нибудь передам Николаю Сергеевичу… – продолжает что-то говорить мнущая в руках пляжную шляпу женщина, а я уже ухожу, не оглядываясь.

Не могу их выносить. Никого. Это царство Коли, и я не хочу общаться с его подданными.

.

.

В дальнем баре у пляжа темно, и мне это нравится. Плотину спокойствия прорвало, и теперь я рыдаю навзрыд, и то, что мне не надо прятать слезы за волосами, очень кстати.

Заказываю «Пина коладу», прошу добавить побольше рома. Затея идиотская, учитывая акклиматизацию и больной желудок, но мне плевать. С наслаждением тяну обжигающую сладкую жидкость через трубочку. Слезы продолжают катиться, но я уже даже не стираю их.

На танцполе, освещенном лишь несколькими розовыми лампами, жмутся друг к другу пары. Я вспоминаю, как долго уговаривала Колю пойти со мной на танцы, как он отнекивался, а потом – представляю, как он танцует с Катей, развратно просовывающей ему ладонь в ширинку. И мне становится еще хуже.

– Тебя тоже отшили? – вдруг плюхается за мой столик кукольного вида блондинка. – Знакомый видок. Я Настя, кстати, – протягивает она изящную кисть с длинными, как у хищника, ногтями. – Меня тоже кинули. Давай выпьем вместе? Да ну, не делай вид, что меня не понимаешь, по одежде вижу, что русская, – щурится она. – Мне вот паршиво что капец. Ты тоже вся в слезах. Составь мне компанию, а?