И тут я с себя до конца шалею. Ни разу никогда в моем доме не было женщин. Ни с кем не жил, никого не водил к себе. А тут вот встретил на дороге безумную, и сразу же тащу в свою берлогу. Так и называю свой дом, потому что там тихо, спокойно и меня никто не беспокоит. Ирму там поселить — идея катастрофическая. Но хочу. Да!

— А? Что еще сделать?

— Ничего. Деньгами не обижу. Трахаться тебе нравится. Подружимся.

Моргает несколько раз. А чего стесняться? С деньгами у нее явный напряг. Даже квартиру снять не может. На ржавом ведре ездит. И ноги раздвинула передо мной слишком охотно. Хоть и устроила концерт со своим побегом — чтобы я ее поискал, как охотник добычу. Знаю я эту бабскую натуру.

— Иди ка ты нахер, Медведь Игнатьевич! — и со всей дури бьет ладонью мне по лицу.

Во мне все что могло — все упало. Всмысле?

Стою, злюсь, пыхчу. Сейчас сожру ее! Свяжу ее и все равно перевезу к себе!

— Бабки свои себе в жопу засунь!

Опять она про жопу. Что ж за рот у нее такой поганый. Злится на меня. Лицо румяное, волосы ее волнистые каштановые топорщатся в разные стороны. Мои ладони помнят их мягкость и норов.

Мой гнев улетучивается. Смеюсь, отпуская Ирму.

Не нужны этой девочке бабки. Гордячка! По-настоящему злится. Уф… Еще больше хочу ее, сил никаких нет!

Но я накосячил. Знатно. Привык я, что женщины раздеваются передо мной стоит только пальчиком поманить и хрустящие купюрки подкинуть. А Ирма не из этих.

Как теперь ее доверие вернуть — уму непостижимо. Придется поднапрячься.

Хочу ли этого? Не знаю. Но Ирма моя выталкивает меня за свою консервную дверь, а я стою, смотрю на лестничный пролет и думаю, что эта Стрекоза определенно скрасит мою серую жизнь. Осталось ее поймать!

6. 3.1 Кто такая Ирма? 

Воскресенье проходит у меня в страшном напряжении. Я хочу вернуться за своей машиной в автосервис, но очень удивляюсь, обнаружив ее на стоянке возле дома. А я уже деньги перевела с накопительного счета на карту…

Я живу скромно. Оплачиваю коммуналку Бабе Люде и ухаживаю за ней. Бедняжка осталась в Красноярске одна. Дети и внуки уехали в Питер, но исправно высылают ей деньги, которых ей едва хватает на еду и я, что говорить, сама все закупаю для нас обеих. Но пирожки Бабы Люды с капустой — это нечто! А борщ! Ух. Она и меня научила готовить.

Она вообще заменила мне бабушку, которой у меня никогда не было. А родители… Мама умерла в прошлом году, но наши отношения не были похожи на теплые, какие должны быть между мамой и дочкой.

Мой отец жив до сих пор. И это удивительно, учитывая, как много он пьет. Жизнь несправедлива, да.

Всю жизнь он пил и избивал маму, а потом и меня. Я много раз просила маму уйти от него. Но она считала, что это все послано нам за грехи и мы должны терпеть.

Став постарше, я без конца убегала из дома, практически прописавшись у моей подруги Ани Черничкиной. Я неистово завидовала ей и мечтала о такой же семье, как у нее, о таких же любящих родителях. И дядя Коля и тетя Валя действительно меня полюбили и не запрещали общаться со своей дочерью, несмотря на то, что я из неблагополучной семьи и часто устраивала нам с Анькой приключения. А потом моим родителям выставили судебную претензию за неуплату ЖКХ и нам пришлось продать нашу трехкомнатную квартиру, доставшуюся от родителей моей мамы и переехать в двушку в хрущевке в самом злачном районе Красноярска.

Остаток денег с продажи квартиры ушли на выпивку и наркотики для отца.

Мама работала медсестрой в больнице, отец — не работал, наверное, никогда. И мне нужно было закончить школу. Мамины ночные дежурства оборачивались для меня кошмаром, я связалась с плохой компанией, пока однажды я не попалась на глаза моему детскому тренеру по гимнастике — я занималась спортом, когда отец пил намного меньше.