Александр Федорович заглянул к другу Василию Князеву.

– Вот, Вася, должок принес за поставку продукции. Извини, банки закрыты были… Нам бы обсудить, когда следующая партия гвоздей будет?

– С Егором Кузьмичом обсуждай! Я, Саша, ему все свои заведения продал. Он на них еще до войны зубы точил. С убытком отдал. Все по цене одной фабрики ушло! А за деньги – спасибо! В дороге пригодятся. Уезжаем сегодня. Поезда ходят. Поедем в Гельсингфорс. Затем из Финляндии – в Швецию. Оттуда пароходом во Францию. Месяца через три дома будем…

– Что же это за дом такой на чужбине? – удивился Лебедев.

– А я разве не говорил? Опять же накануне войны купил дом в Ницце. Деньги положил в там банк «Лионский кредит». Еще есть капитал в паре английских банков. Просуществуем! А здесь никакого резона дела продолжать. Во всяком случае, пока большевики у власти.

– Большевики, вроде бы, народ накормили, заводы пустили, банки открыли…

– На дураков все это рассчитано, чтобы они рты разинули, да уши развесили. Чего хорошего ждать от германских шпионов? А если немцы верх в войне одержат – конец русскому купцу настанет. Все наше германским заменят. Ну а до этого большевики все разорят, страну по миру пустят! Так то, друг! Об одном прошу – за Леночкой присмотри! Она ехать с нами отказалась. В большевички записалась. Неделю где-то шлялась, говорит, Временное правительство свергала. Грязная пришла, кровью перепачканная. Три часа в ванной мылась-отмывалась…

Внезапно со второго этажа грянула гармошка и взревели хмельные голоса:

– По улицам ходила большая крокодила. Она, она зеленая была! Увидела китайца и хвать его за яйца. Она, она голодная была!

– Революционные матросики, – ответил на недоуменный взгляд Александра Федоровича Василий Петрович. – Я, как ты помнишь, сына Мишеньку в Морской кадетский корпус определил. Думал: выучиться Мишенька, получит офицерское звание. А там я стану именитым гражданином, дадут мне разрешение иметь свои пароходы. Вот и будет сынок у меня капитаном. Офицерское звание он получил, но тоже в большевики подался! Приехал с матросней революцию в Москве делать. Пьют со вчерашнего дня. Все спиртное в доме вылакали, до моего одеколона и дамских духов добрались.

– Матрёна! – донесся до слуха купцов голос Мишеньки. – «Елисеевский» окрыли?

– Открыли, Михаил Васильевич…

– Пошли, братва, выпивку у мировой буржуазии реквизировать! – призвал наследничек, затопавших по лестнице сапогами матросов.

– Еще раз прошу, Саша, если надумаешь остаться – присмотри за Леночкой! Хоть сам, хоть Коля. Она к нему неравнодушна, – обнял на прощание друга Василий Петрович.

Когда Александр Федорович добрался домой, его мастерские пылали. Разнесли и первый этаж дома, где была контора. Растащили демонстрационные экземпляры обуви, тянули кое-что со второго этажа – из вещей Лебедевых.

– С германцами у нас нынче замирение. Сам товарищ Ленин велел! А твое заведение, Александр Федорович, – милитаристское! Наследие старого режима! Символ угнетения пролетариата капиталом! Вот мы посоветовались и решили сжечь его! – пьяненько икая, объявили Лебедеву рабочие.

– Дураки! – взвился Лебедев-старший. – Чем семьи кормить будете?!

– Советская власть накормит, в обиду не даст! – ответили ему. – Да ты не расстраивайся – все равно сгорело твое имущество! Теперь такой же, как мы будешь!

– Слепцы! Не ведаете, что творите! – схватился за голову Александр Федорович, увидевший, как пламя уничтожило то, что он создавал долгие годы, как рухнули крыши его мастерских, взбив в небо пару огненных грибов.

– Постой-ка, господин Лебедев! Помнишь, как меня, за то, что пьяным на работу пришел, уволил?! – возник перед Александром Федоровичем человечек в солдатской шинели и всадил ему в живот нож.