Сейчас же Тубусу прятать было нечего, даже горбушку хлеба в кармане ватника. Как в той поговорке, что у него «как у латыша – хрен да душа». Душу свою он уже давно продал, а хрен может еще и пригодится, – улыбнулся он про себя, посматривая на напарника. В отличие от Тубуса свое существование он подчинил строгим внутренним правилам, в первую очередь, полагаясь лишь на себя и состязаясь только с самим собой.

– Долго еще хоть, следопыт? – после короткого молчания спросил Тубус, подтягивая голенище сапога, облипшее грязью.

– Три дня лесом, два дня полем, а там – через речку, и ждет тебя, красна девица с хлебом солью, – пошутил он, натягивая ушанку на голову, готовясь бежать дальше.

– Шутник хренов, – зло ухмыльнулся Тубус, а затем сплюнул через губу.

– Давай вперед.

Он хлопнул ладонью по дереву, словно дав себе команду, и втянув голову в плечи, побежал, не дожидаясь Тубуса.

Колючие, острые ветки все время безжалостно хлестали по лицу, и ему приходилось прикрываться рукой, из-за чего темп бега значительно затруднялся. Кроме этого нужно было еще смотреть под ноги, боясь не зацепиться за неприметную корягу или выемку в земле. Не хватало только подвернуть ногу. В их положении это недопустимо. Тубус не бежал – плелся, но терпел. А ведь он моложе его. Не того он выбрал. Не того.

Они направлялись в южном направлении. Именно там имеются железные дороги с маленькими полустанками, где есть шанс уехать товарным поездом подальше отсюда, пока их не настигла группа преследования. Четвертые сутки в бегах – суровое испытание, даже для таких как они. Он верил в свои силы и свои возможности. И в удачу. Без фарта никак. Не для того он совершал побег, чтобы снова угодить на нары и получить дополнительный срок. Тогда все – считай вечная каторга, и прощай сладкое слово «свобода».

Он посмотрел вперед. За высокими прямыми стволами сосен показался редкий подлесок. Он прибавил ходу и через минуту оказался практически на открытой местности. Это в первый день они избегали открытых обозримых участков, обминая их стороной, порой совершая лишний крюки, пытаясь запутать следы. Сейчас, когда погоня отстала, а в этом он не сомневался, доверившись своему чутью, можно и облегченно вздохнуть.

Тубус настиг его и стал рядом. Потер заросшее щетиной лицо и спросил:

– Куда теперь? – вопрос вполне разумный.

Тубус полностью доверился ему, рассчитывая на его опыт и знания. Хотя для обоих это был первый побег, Тубус именно его считал вожаком, следуя за ним. В этом грубом, крепком парне чувствовалась сила и твердое убеждение в успешный исход побега. Еще в лагере он выделялся своим упрямством и силой воли. Чего только стоил его перевод в карцер на долгий месяц. Не каждый выдерживал там и недели, ломаясь словно тростинка. А он нет – вышел с высоко поднятой головой и презрением в глазах. Начальник лагеря Петраков еще долго пытался его прессовать, но так и не подчинил, встретив отчаянное, почти звериное сопротивление. Внутри него сидело что-то дикое, животное, необузданное, готовое выплеснуть свой гнев на любого, кто попадется на его пути.

– Ты слышишь? – подельник поднял ладонь вверх, призывая Тубуса к молчанию. Оба застыли, как статуи, задержав заодно дыхание, став немыми в одну секунду, и навострив свой слух.

Послышался резкий и протяжный звук. Знакомый звук, который ни с чем не перепутаешь. Звук, который несет им надежду и шанс на долгожданную свободу.

– Гудок! Ты слышишь, Тубус? Гудок! – схватив Тубуса за ватник, он стал его трясти, не скрывая своей улыбки.

– Точно. Гудок, – прошептал его соучастник, словно боясь спугнуть удачу.