Телефон!

Она вскочила с ощущением пустоты в животе и протянула руку к телефону. Сердцевина без веса, и трезвонящий телефон.

– Алло? – Это был ассистент режиссера.

– В шесть часов в гримерной, дорогуша.

– Хорошо.

– Как самочувствие?

– Как будто только легла в постель.

Ассистент режиссера усмехнулся.

– До скорого.

– Да, до скорого.

Крис положила трубку и несколько секунд сидела неподвижно, вспоминая сон. Сон ли? Скорее мысль в состоянии полубодрствования – такая пугающая четкость. Матовый блеск черепа. Небытие. Необратимое. Она не могла себе это представить. Боже, такое невозможно!

Крис грустно покачала головой. Но это так.

Она босиком прошлепала в ванную, надела халат, затем быстро спустилась по старой сосновой лестнице в кухню, к жизни, где есть скворчащий на сковородке бекон.

– Доброе утро, миссис Макнил.

Седая, сутулая Уилли выжимала апельсиновый сок. Под глазами темные мешки. Легкий акцент. Швейцарский. Как и у Карла. Вытерла руки бумажным полотенцем и зашаркала к плите.

– Я сама. – От Крис не ускользнул ее усталый вид.

Уилли что-то проворчала и вернулась к кухонной раковине. Крис налила себе кофе и села за стол. Здесь она опустила глаза и, посмотрев на тарелку, нежно улыбнулась: на белом фарфоре алела роза. Риган. Ее ангел.

Часто по утрам, когда Крис работала, Риган тихонько вылезала из постели и спускалась в кухню, чтобы положить на тарелку матери цветок, после чего со слипающимися глазами возвращалась в кровать. Сегодняшним утром Крис печально встряхнула головой, вспомнив, что подумывала назвать ее Гонерильей[1]. Да-да. Именно так. Готовься к худшему. Крис кисло улыбнулась воспоминанию. Она сделала глоток кофе, и ее взгляд снова упал на розу. На мгновение ее лицо приняло страдальческое выражение – печальные зеленые глаза на неприкаянном детском личике.

Ей вспомнился другой цветок. Сын. Джейми. Он умер давно, в возрасте трех лет, когда Крис была молодой и безвестной хористкой из кордебалета на Бродвее. Она поклялась, что больше никогда не отдаст никому свое сердце так, как когда-то отдала Джейми и его отцу Говарду Макнилу. В конце концов, ее сон о смерти рассеялся вместе с паром, вившимся над кофейной чашкой. Крис оторвала взгляд и мысли от розы. Тем более что Уилли поставила перед ней сок.

И тут она вспомнила про крыс.

– Где Карл?

– Я здесь, мадам.

Мягкой кошачьей походкой Карл вышел из кладовой. Властный и вместе с тем почтительный. На подбородке порез от бритья заклеен кусочком бумажной салфетки.

– Да?

Высокий и мускулистый, с лысой головой и ястребиным профилем, он остановился возле стола.

– Карл, у нас на чердаке завелись крысы. Будет лучше, если вы купите мышеловки.

– У нас крысы?

– Я только что это сказала.

– Но на чердаке чисто.

– Значит, у нас там чистоплотные крысы.

– Нет крыс.

– Карл, я слышала их прошлой ночью.

– Может, это трубы, – рискнул возразить Карл. – Или половицы.

– Может, это крысы! Может, вы купите чертовы мышеловки и перестанете спорить?

– Да. Пойду прямо сейчас, – ответил Карл, направляясь к входной двери.

– Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты, – сказала Крис.

– Они закрыты, – укоризненно проворчала ему вдогонку Уилли.

Но Карла уже след простыл.

Крис и Уилли обменялись взглядами; затем, покачав головой, жена Карла вернулась к жарке бекона. Крис отпила кофе. Странно. Странный человек, подумала она. Как и Уилли, работящий. Преданный, предельно вежливый. И все же было в нем нечто такое, отчего ей становилось слегка не по себе. Что именно? Легкий душок высокомерия? Нет. Что-то другое… У нее никак не получалось найти этому определение.

Энгстрёмы работали у нее вот уже почти шесть лет. И все же Карл оставался этакой маской – говорящим, дышащим, непереводимым иероглифом, на негнущихся ногах выполняющим ее поручения. Впрочем, за этой маской что-то двигалось. Ей было слышно, как тикает некий внутренний механизм – наверное, совесть.