– Я Карл, сэр.

– Да, конечно. Забыл. Скажи мне, Карл, ты в гестапо отвечал за связи с общественностью или за что-то другое? Например, за связь с населением? Сдается мне, тут есть разница, и немалая.

– Ни тем, ни другим, сэр. Я швейцарец, – вежливо ответил Карл.

– О, да, конечно, Карл, – ухмыльнулся режиссер. – Верно, ты швейцарец! И наверняка никогда не ходил играть в кегли с Геббельсом!

– Перестань, Бёрк! – возмутилась Крис.

– И не летал вместе с Рудольфом Гессом, да? – продолжал глумиться режиссер.

Карл даже бровью не повел. Сохраняя невозмутимость, он посмотрел на Крис и хладнокровно спросил:

– Мадам желает что-то еще?

– Бёрк, как насчет кофе? Будешь?

– К черту кофе! – воинственно заявил режиссер. Он резко встал и, сжав кулаки и набычившись, вышел вон.

Через пару секунд громко хлопнула входная дверь. Крис повернулась к домоправителю и, как будто ничего не произошло, ровным тоном сказала:

– Отключите все телефоны.

– Да, мадам. Что-то еще?

– Может быть, кофе без кофеина.

– Я принесу.

– Где Рэгз?

– В игровой, внизу. Позвать ее?

– Да, позовите. Ей пора спать… О, нет, подождите секунду, Карл. Впрочем, нет, не надо. Я сама спущусь вниз. – Вспомнив про поделку, глиняную птичку, она направилась вниз по лестнице в подвал. – Я заберу кофе, когда вернусь сюда.

– Да, мадам. Как пожелаете.

– Я в очередной раз приношу извинения за мистера Деннингса.

– Я не обращаю внимания.

Крис посмотрела на него вполоборота:

– Да, я знаю. Именно это его и бесит.

Актриса вновь повернулась к Карлу спиной, прошла в прихожую, открыла ведущую в подвал дверь и стала спускаться по лестнице.

– Эй, вонючка! – крикнула она. – Где ты там? Чем занимаешься? Еще не сделала для меня птичку?

– Да, мам! Спускайся. Заходи и увидишь! Все готово!

Игровая комната со стенами, обшитыми панелями, была обставлена ярко и весело. Мольберты. Картины. Фонограф. Столы для игр и стол для лепки. Оставшиеся после дня рождения сына предыдущего жильца декоративные красно-белые полотнища.

– Какая прелесть! – воскликнула Крис, когда дочь торжественно вручила ей глиняную птичку. Та еще даже не вполне высохла. Риган выкрасила ее в оранжевой цвет и лишь клюв разрисовала бело-зелеными полосками. К голове был приклеен пучок перьев.

– Она тебе на самом деле понравилась? – спросила дочь, широко улыбаясь.

– Да, дорогая, на самом деле. Ты придумала для нее имя?

Риган отрицательно покачала головой:

– Пока нет.

– А как бы ты хотела ее назвать?

– Не знаю, – ответила девочка, пожимая плечами.

Легонько постукивая ногтями по зубам, Крис задумчиво нахмурила брови, как будто и впрямь ломала голову.

– Дай подумать, дай подумать, – сказала она и внезапно улыбнулась. – Как тебе Пташка-дурашка? А? Что скажешь? Просто Пташка-дурашка.

Машинально прижав ладонь к губам, чтобы скрыть зубы в брекетах, Риган радостно прыснула и энергично закивала.

– Итак, всеобщее согласие получено. Перед нами Пташка-дурашка! – торжественно заявила Крис, подняв руку с птичкой. Затем, опустив ее, добавила: – Оставлю ее здесь, пусть досушится. Потом заберу в свою комнату.

Поставив птичку на стол для игр, Крис обратила внимание, что на нем лежит доска Уиджа[5]. Она совсем забыла, что та имеется у них в доме. Любопытная по отношению к самой себе не меньше, чем к окружающим, она купила эту штуку для того, чтобы получить доступ к собственному подсознанию. Это не слишком помогло, хотя она раз-другой пользовалась ею на пару с Шэрон и еще один раз с Деннингсом. Бёрк сознательно двигал пластмассовую дощечку так («Ты двигаешь ее, прелесть моя? Точно?»), что все ответы духов оказывались скабрезностями, и тогда режиссер сыпал гневными тирадами в адрес «сраных злобных привидений».