– Только не говори, что ты собрался это есть.

– Но, дорогая, Джей права.

– Если ты сделаешь… – она помедлила, подбирая слова, – то, что ты хочешь сделать, я от тебя уйду.

– Гузя…

– Из этого яичка должен вылупиться маленький цыпленок. Тебе его не жалко?

– Но я хочу есть!

– Во-первых, это яйцо, а не яичко, – влезла в разборку добытчица еды. – Яичко – это мужская половая железа, помещенная в мошонке. А во-вторых, ты же сама разбила одно. И из него, вообще-то, тоже мог бы вылупиться маленький петушок или курочка.

Гюрза прожгла ее взглядом, полным ненависти, и заорала на Остапа:

– А ну дай сюда!

Она стала выхватывать из его рук яйцо, преодолевая вялое сопротивление. В итоге оранжевый желток потек по пальцам режиссера.

– И не смей его слизывать! – приказала стервозная девица. И посмотрев на всех остальных, яростно бросила: – Вы – жалкие, мерзкие дегенераты!

Не тратя больше слов, Гюрза громко взвизгнула и умчалась куда глаза глядят, эмоционально размахивая руками.

– Она вернется, – тихо вздохнул Остап. – Перебесится и вернется.

– И часто с ней такое? – спросила Джей.

– Бывает порой…

Джей подошла к Остапу и обняла его. Он склонил голову на ее плечо и снова вздохнул.

Так как делать было нечего, решили покемарить. Денек выдался тот еще, да и похмелье никто не отменял. А чтобы не спать на голой земле, в качестве покрывала использовали парашюты.

Остап и вернувшаяся Гюрза демонстративно расположились отдельно. Остальные трое легли штабелем у ручья, который убаюкивал их своим журчанием. Кабан тут же затеял разговор из серии: «А знаете, что бы я сейчас съел?», но ему приказали заткнуться, пригрозив расправой. Тогда он поинтересовался планами на ближайшее будущее:

– А что, если мы не встретим никого?

– Пойдем искать кишлак, – сказал Луцык. – Ты ведь был в Казахстане, не так ли? Там много кишлаков?

– Да я в городе в основном жил, в Алма-Ате. Где-то пару раз на природу выбирались. На бабушкину дачу.

– И что, красивый город Алма-Ата?

– Большой.

– Это хорошо.

– Там шашлык на каждом углу, плов, манты…

– Слушай, Кабан, еще раз о жратве заикнешься, я тебе рыло начищу и не посмотрю, что ты мой друг.

– Все. Нем как рыба.

Но молчал он недолго:

– А хотите, я вам свой сегодняшний сон расскажу?

– Валяй. Все равно делать нечего.

– Значит так. Во сне мне было дико страшно. И вот почему. Снилось мне, что парю я на огромной высоте, держась левой рукой за стенку какого-то люка. Оттуда свисает канат, и я правой рукой пытаюсь намотать его вокруг запястья, затем отпускаю левую руку и цепляюсь ею за канат чуть выше правой руки. Теперь держусь крепко. Страшно, но уже не так. И тут оказывается, что этот люк – люк самолета. И раздается голос пилота: «Ну что, погнали?!». А я говорю: «Да». Мы набираем скорость и теперь я уже не свисаю на канате, а лечу за хвостом самолета, как на водных лыжах за катером. Самолет, оказывается, реактивный. Я вижу, как из сопел вырывается огонь. Канат не длинный, и я кричу: «Почему меня не обжигает?». А вместо ответа пилот мне кричит: «Ну что, покажем класс?». А я говорю: «Конечно». Тогда он снижается, и мы начинаем лавировать сначала между крышами домов, потом еще ниже – в потоке городского транспорта. Когда мы пролетаем совсем рядом с каким-то троллейбусом, я пытаюсь лягнуть его в бок. На нас восторженно смотрят пассажиры. Когда мы его обгоняем, то я отпускаю левую руку и салютую водителю. Водитель мне улыбается и салютует в ответ… Потом не помню. Какой-то завод, и на проходной почему-то сидят торговцы с футбольной атрибутикой…

– Бред какой-то. Это все из-за вьетнамской водки, – резюмировал Луцык. – Мне однажды после бутылки «Неп Мой» во сне привиделся говорящий лев.