– В четыре, мадам.

– Благодарю вас. Вы оказали мне услугу, которой я никогда не забуду.

– Король идет, мадам, – произнесла Нанон, просовывая голову в дверь.

– Значит, вам нужно уходить, капитан. Пройдите через другую комнату в коридор. И возьмите вот это. Тут изложение католической веры сочинения Боссюэ. Оно смягчило сердца других, быть может, смягчит и ваше. Теперь прощайте.

Де Катина вышел в другую дверь. На пороге он оглянулся. Де Ментенон стояла спиной к нему, подняв руку к камину. В ту минуту, когда он взглянул на нее, она повернулась, и он смог разглядеть, что она делала: де Ментенон переводила стрелку часов.

Капитан де Катина только что вышел в одну дверь, как мадемуазель Нанон распахнула другую, – и король вошел в комнату. Госпожа де Ментенон, приятно улыбаясь, низко присела перед ним. Но на лице гостя не появилось ответной улыбки. Он бросился в свободное кресло, надув губы и нахмурив брови.

– Однако это очень плохой комплимент, – воскликнула она с веселостью, к которой умела прибегать всякий раз, как бывало нужно рассеять мрачное настроение короля. – Моя темная комната уже отбросила на вас тень.

– Нет, не она. Отец Лашез и епископ из Мо все время гонялись за мной, словно собаки за оленем, толкуя о моих обязанностях, моем положении, моих грехах, причем в конце этих увещеваний неизбежно появились на сцену Страшный суд и адский пламень.

– Чего же они хотят от вашего величества?

– Нарушения присяги, данной мной при восшествии на престол и еще раньше – моим дедом. Они желают отмены Нантского эдикта и изгнания гугенотов из Франции.

– О, вашему величеству не следует тревожиться такими вещами.

– Вы не хотели, чтобы я сделал это, мадам?

– Ни в каком случае, если это может огорчить ваше величество.

– Может быть, в вашем сердце ютится слабость к религии юности?

– Нет, ваше величество, я ненавижу ересь.

– А между тем не хотите изгнания еретиков?

– Вспомните, ваше величество, что Всемогущий может, если будет на то Его воля, склонить сердца их ко благу, как Он некогда склонил мое. Не лучше ли вам оставить их в руках Божьих?

– Честное слово, это прекрасно сказано, – заметил Людовик с просиявшим лицом. – Посмотрим, что сможет на это ответить отец Лашез. Тяжело слушать угрозы о вечных муках за то только, что не желаешь гибели своего королевства. Вечные муки! Я видел лицо человека, проведшего в Бастилии только пятнадцать лет. Но оно было похоже на страшную летопись; каждый час жизни этого преступника был отмечен рубцом или морщиной. А вечность?

Он содрогнулся при одной мысли об этом, и выражение ужаса мелькнуло в его глазах. Высшие мотивы мало действовали на душу короля, как это давно было подмечено его окружающими, но ужасы будущей жизни пугали Людовика.

– Зачем думать об этих вещах, ваше величество? – спросила госпожа де Ментенон своим звучным успокаивающим голосом. – Чего бояться вам, истинному сыну церкви?

– Так вы думаете, что я спасусь?

– Конечно, ваше величество.

– Но ведь я грешил, и много грешил. Вы сами твердили мне об этом.

– Все уже в прошлом, ваше величество. Кто не был грешен? Вы отвратились от искушения и, без сомнения, заслужили прощение.

– Как бы мне хотелось, чтоб королева была еще жива! Она увидела бы мое исправление.

– И я сама желала бы этого, ваше величество.

– Она узнала бы, что этой переменой я обязан вам. О, Франсуаза, вы мой ангел-хранитель во плоти. Чем могу я отблагодарить вас за все, сделанное для меня?

Он нагнулся, взяв ее за руку. Но при этом прикосновении в глазах короля внезапно вспыхнул огонь страсти, и он протянул другую руку, намереваясь обнять женщину. Госпожа де Ментенон поспешно встала с кресла.