– За поклонение идолам и нечестивость жизни.

Симон был серьезен. Взглянув на него, Иуда едва сдержал смех.

– Да?.. Но у них не было Авраама и Моисея. Что они могут знать о Предвечном?

– И то верно!.. Тьфу! С чего это меня на умные разговоры потянуло! Скажи, а римляне тоже живут в скорби?

– Не знаю. Я с ними мало общался, – по губам юноши скользнула горькая улыбка. – Редкий римлянин унизится до беседы с евреем^>12.

– В твоих словах гнев и обида. Напрасно, наверно, им просто не понять нас, вот они и презирают то, чего не знают. Не стоить тратить свой пыл на это.

– Не стоит, но все-таки горько.

– Забудь! Ты вернулся домой, здесь все свои, все родное. Здесь твоя земля.

– На которой хозяйничают римляне^>13, – вздохнул Иуда. – Да и вернулся я как-то не по-настоящему: так давно не был на родине, отвык от нее, тем более, уезжал мальчишкой, а вернулся взрослым. Скажи, много ли изменилось за последние семь лет, Симон?

Хозяин задумался, снова наполнил свою чашу из бочки, отхлебнул на ходу и вернулся на место. Кислый запах зелья распространился по всей комнате.

– Да как сказать… Вроде, все по-прежнему. Римляне действительно хозяйничают, как хотят, правда, новый наместник, пожалуй, лучше прежнего. Синедрион^>14 снова возглавляет Аннах, вернее, конечно, его сын, но все-то знают, кто настоящий хозяин. Саддукеи^>15, как всегда, спорят с фарисеями, а теперь еще новая напасть – зелоты^>16!

– А кто они? – оживился Иуда. – В своих странствиях я про них кое-что слышал, но очень смутно.

– Да кто ж разберет? Одни говорят – святые, борцы за свободу Израиля, за чистоту жизни старых времен, другие называют разбойниками, убийцами, фанатиками. По мне, так кучка безумцев. Говорят, они не пьют вина и не притрагиваются к женщинам. А хуже всего, везде, где могут, они устраивают беспорядки, подбивают людей к бунту, убивают римлян и даже евреев, преступивших Закон.

– Интересно! А ты их когда-нибудь встречал?

– Нет! – энергично затряс головой Симон. – И даст Бог, не придется! Мне своих забот хватает.

– Ах ты Силен^>17! Тебя послушать, так хоть новый потоп, лишь бы твоя харчевня оказалась в Ковчеге!

– А чем плохо? Я сам живу и другим не мешаю. Что такого?

– Да нет… ничего… Я так, о своем… Что там еще? – Иуда резко обернулся, привлеченный шумом за соседним столом.

Двое бродяг яростно рвали друг другу бороды, выкрикивая нечленораздельные ругательства и угрозы, остальные подначивали, столпившись вокруг.

– Это что еще такое? – возмущенно накинулся на них хозяин. – Заплатите и убирайтесь вон! На улице деритесь сколько угодно.

На него не обратили внимания, драчуны, бывшие уже изрядно во хмелю, принялись азартно мутузить друг друга, пока с грохотом не повалились на стол, разлетевшийся на куски вместе со всем, что на нем было. Компания дружно расхохоталась. Парочка так и осталась лежать среди костей, черепков и досок.

– Да что же это! Вы здесь все переломаете! А ну выметайтесь!

– Трухлявая бочка! Ты на кого поднял голос! – накинулся на Киренеянина самый огромный из бродяг, тот, кого они называли Абу.

– Я говорю, гоните монету и убирайтесь! У меня приличное заведение!

– Никуда мы не уйдем! Еще вина! – верзила тяжело обошел остатки стола и всей тушей облокотился на плечо Иуды, стараясь удержать равновесие.

– Этого еще не хватало! Прочь, мразь! – Иуда брезгливо оттолкнул оборванца.

Тот отлетел к стене, на мгновение опешил. Потом побагровел.

– Ты! – взревел он. – Молокосос! Да я от тебя мокрого места не оставлю!

Ринувшись на юношу, он хотел схватить его за горло, но Иуда оказался проворнее: отскочил, и, увернувшись от массивного кулака, так ловко сделал подсечку, что верзила грузно плюхнулся на пол, сильно ударившись затылком.