Мы уже едем по предместьям столицы. Здесь почти не видно поврежденных домов, не заметно глубоких воронок от разрывов бомб, как в центре.

До Ченстоховы двести с лишним километров. Кое-где мы делаем остановки, чтобы высадить кого-то из пассажиров – совсем как на пригородном поезде. Оказывается, это их багаж стоял между лавками.

Мы едем по одной из главных дорог Польши, но она все равно узкая – только одна полоса в каждом направлении. На дороге полно людей, они направляются в Варшаву или из Варшавы на легковушках, грузовиках, повозках, велосипедах или просто пешком. На спинах у многих – большие, на мой взгляд, неподъемные мешки. Наш грузовик с трудом пробивает себе дорогу в этой шевелящейся массе.

Иногда проезжает немецкая колонна – на мотоциклах или машинах, а не на лошадях или пешком, как польская армия. Впереди колонны едут несколько военных полицейских в плотных темно-зеленых плащ-палатках на больших, тоже темно-зеленых или защитного цвета рокочущих мотоциклах. Они задерживаются на перекрестках, решительно останавливают движение и пропускают колонну.

Сначала проезжает легковая, тоже защитного цвета, машина с офицерами в зеленых или коричневых плащах из кожи или еще из какого-то материала, похожего на толстую резину. За ними – солдаты в крытых брезентом грузовиках, иногда проезжают бронемашины с угрожающе торчащими пулеметами, но танков не видно.

При приближении военной колонны все должны съехать на обочину и ждать, пока колонна пройдет. Затем военная полиция покидает перекресток, и шумная, сварливая толпа продолжает путь, пока не появится следующая колонна. Мы движемся медленно, а немцы действуют очень быстро и расчетливо, они не допускают задержек в переброске войск из-за гражданской бестолочи.

На пересечениях больших дорог стоят по нескольку мотоциклистов под началом офицеров. Они стоят там все время и ждут следующей части. Я вижу немецкого офицера в длинном, до пят, кожаном плаще, он стоит посередине перекрестка и регулирует движение. Когда ему кажется, что дело идет недостаточно быстро, он покрикивает: «Schnell, schnell!» – быстро, быстро! Армейские курьеры на тяжелых мотоциклах снуют взад и вперед вдоль длинных воинских колонн. Все это, конечно, не так красиво, как наша элегантная кавалерия, как драгуны и уланы на холеных конях, но, похоже, гораздо эффективнее. Во всем, что делают немцы, чувствуется порядок и продуманность, и они вовсе не выглядят враждебными.

Недалеко от Пьотркова мы ждем, пока пройдет очередная колонна. Шофер и две женщины с тремя детьми выходят из водительской кабины, чтобы размяться, мы остаемся в кузове – оттуда не так легко слезть, а потом надо опять забираться, когда придет время трогаться – ставить ногу на колесо, а потом с трудом перелезать через высокий дощатый борт.

К нам подходит пожилой немецкий солдат. Он в типичной серо-зеленой форме из плотной ткани, пилотка сидит прямо, а не набекрень, как у солдат помоложе. Никаких знаков отличия – обычный солдат вермахта, ни медалей, ни наград. Не эсесовец, не член партии. Солдат выглядит добродушным и будничным, у него нет огнестрельного оружия, только штык висит сбоку. Он маленького роста, и нам совсем не страшно, просто любопытно. Он смотрит на нас, сидящих в кузове – я впервые вижу немецкого солдата вблизи – и спрашивает: «Gibt’s einige Juden im Auto?» («Евреи в машине есть?»).

Мне хочется показать, что я понимаю его и могу ответить. «Ja», – говорю я и поднимаю руку. Он смотрит на меня и добродушно, хотя и решительно произносит: «Мы пришли, чтобы раз и навсегда решить еврейский вопрос». Только это – и больше ничего. Это первый немецкий солдат, с которым я разговариваю – обычный рядовой, вовсе не член нацистской партии – и то, что он говорит – это спокойная констатация факта, который ему, по-видимому, вполне по душе. Он поворачивается на каблуках и возвращается к своей группе немолодых солдат, присевших отдохнуть на обочине.