Сара рассказывает, что торговля идет на ближайшей к нам площади – но Варшава велика, и это довольно далеко. Меняют продукты на все, что угодно, но чаще всего – продукты на продукты. Но Саре было нечего предложить для обмена. Как жаль, что она не захватила с собой свою каракулевую шубку, меха пользуются спросом – но шубка осталась в Ченстохове, мы же уезжали летом. Деньги, особенно польские злотые, никому не нужны и на площади она не смогла ничего купить, хотя была готова заплатить, сколько угодно. Только на улице над красиво одетой барыней сжалилась какая-то деревенская женщина, которой Сара поведала, что у нее дома двое голодных детей. Крестьянке тоже не нужны были деньги, но она, посомневавшись, взяла рубиновое колечко – продукты не особенно охотно меняют на кольца с рубинами.

Сара осторожно чистит картошку, стараясь не срезать лишнего, и печет тонкие, хрустящие картофельные оладьи – никогда в жизни ничего вкуснее я не ел. Сара и Пинкус съедают по одной оладье. Они говорят, что не голодны. Ешьте, мальчики. Они пьют кофе из цикория без сахара, а мы с Романом доедаем оладьи.

Когда не так давно мы сидели с Романом у него в доме на берегу озера Онтарио в Берлингтоне в Канаде, он сказал, что не помнит эти оладьи. Что ж, ему было только восемь. А мне и сейчас стыдно, когда я думаю, что за эгоисты мы были. Сейчас мы с Романом часто восхищаемся: какие у нас были замечательные родители. Но, наверное, многие родители поступали, поступают и будут поступать так же.

Война.

Варшава держится еще неделю. Потом все кончается – еда, вода, боеприпасы и мужество защитников. Конечно, можно с полным основанием утверждать, что оборона Варшавы была бессмысленной. В учебниках истории, наверное, появится сноска о мужественной обороне города, могущественной гитлеровской армии понадобился целый месяц, чтобы взять Варшаву. Но цена этих строчек непомерно высока – и заплатило ее гражданское население. Когда идет война, простые люди ничего не могут сделать, их просто никто не спрашивает, само слово «демократия» – народное правление – во время войны звучит дико.

Но все же, если бы в сентябре 1939 года нас попросили проголосовать – наверное, многие высказались бы за то, что мы должны защищать город до последнего. Интересно, как бы проголосовал мой отец? Могу только предполагать, что он – когда стало ясно, что никто не придет нам на помощь – предпочел бы проголосовать за капитуляцию. Я думаю, что отец, гуманист-самоучка, сказал бы, что человеческая жизнь важнее, чем сноска в учебнике истории.

Но что есть истина? Кто они, те, кто продолжал оборонять беззащитный город от безжалостного агрессора – герои или преступники по отношению к своему народу? И вообще – можно ли во время войны определить, что правильно, а что неправильно? Может быть, они и были правы – если подумать, какие непостижимые преступления совершил немецкий народ под руководством нацистской партии с сентября 1939 года по май 1945.

Похоже, что войны неизбежны. Наверное, это лежит в человеческой природе, войны были во все периоды истории, независимо от культуры и уровня развития общества. Человечество живет в порочном круге угроз и страха, войн и – между войнами – подготовок к следующим войнам: понятно, что если кажется, что тебе угрожают, надо вооружаться. Все это, конечно, так, но мне трудно понять, почему это должно быть так. Осуждено ли в самом деле человечество на вечные войны – и будет воевать, пока ему не придет конец? Я бы принял международную конвенцию: как только лидер государства начинает бряцать оружием и грозить соседям, он должен быть немедленно смещен.