Над их стихом несовершенным.
Стих зазвенит, как песни скальдов,
Лучистым, живописным словом.
А новый Пушкин скажет: «Ай, да
Я сукин сын в венке лавровом!»
* * *
Иногда напишешь так,
Что и сам
Восхитишься этим, как
Чудесам.
И откуда это всё
У меня?
Стихоплётство, то да сё,
Вся фигня.
Так изящно иногда
Изложу,
Что заплещет красота
За межу.
Но порою свой успех
Повторить
Невозможно, ну, на грех!
Как тут быть?
Коль придумать я бы смог
Стихомер,
Им оценивал бы слог
И размер.
И тогда бы каждый стих
И сонет
Были б слаще дорогих
Мне конфет
И вкуснее бы, чем в доль-
ках арбуз.
А пока оценка толь-
ко на вкус.
Для красот стихов аршин
Не найдёшь.
Я – не Пушкин-сукин сын,
Но – хорош!
Полишинель
Он зудел, заикаясь, стараясь
Донести эпохальную весть.
Дескать, тайна сия велика есть,
Если только – вощще! – она есть.
Пикассовое, версии О
1. Алжирские Женщины
Ах, как две наших сущности –
в принципе разные,
Плотно схвачены временем
в нечто одно:
Тошно-сочное, яркое –
и слегка несуразное,
Как «Алжирские женщины»
версии О.
2. Горловка
Нам не нужно быть в Гернике,
Нам достаточно Горловки.
И «Алжирские женщины»
Даже версии О
Не годятся в соперники
Фрескам Горловским огненным,
Что войною зловещею
Жглись на стенах домов.
* * *
Наш выбор сделан. Мы, надеюсь,
Не бурида́новы ослы,
И выберем, не канителясь…
Хоть муки выбора милы.
Милы иллюзией, что можем
Мы выбором своим сменить
Процесс с названьем «Лезть из кожи
Вон» – на процесс с названьем «Жить».
* * *
С младых годов был равнодушный
К навозной сущности побед
Тот самый Авгий, чьи конюшни
Не очищались тридцать лет.
Дух разлагающейся плоти
Его нимало не мутил,
А даже возбуждал и вроде,
Вы не поверите, пьянил.
* * *
Я исполнен пустого апломба,
Я рисуюсь немного, читая
Книгу тонких новелл Ляо Чжая,
Как интеллектуальную бомбу.
Как интеллектуальный феномен
Я ту книгу небрежно листаю…
В том, что рядом никто Ляо Чжая
Знать не знает, – уж я не виновен.
* * *
На Земле мы одни
На все восемь её миллиардов.
Так не будем же ни
Сожалеть, ни искать вариантов,
В коих наша судьба
Нас проносит мимо макушки
Надземного столпа,
На который вознёс себя Пушкин.
* * *
Избавь меня, Господи, от сомнений;
Сделай жизнь мою, Господи, тихой и ровной;
Излечи от терзающих размышлений
О ненужности нашей пустословной.
Дай зренье мне, Господи, да такое,
Чтоб в жизни жестокой и несправедливой,
Узреть проявленье Твое всеблагое
К нам, недостойным и суетливым.
* * *
Когда б поэтов щедро награждали
Дензнаками за их общенье с Музой,
Они бы как тогда живописали
Суть бытия – с желаньем иль обузой?
Ведь их монетизация принудит
Творить в созвучье лишь с монетным звоном.
От лишней денежки поэта не убудет,
Но зазвучит ли он в созвучье оном?
* * *
Его пророческие мантры,
Как и вещания Кассандры,
Не принимались и не шли
На пользу жителям Земли.
Ведь, как известно, у пророка
В своём отечестве без срока
Лицензии пророчить нет.
Такой вот эксцентриситет.
Маяковское
1.
Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете,
Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом:
Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете,
Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.
Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком,
В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я.
Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками
И зажёвывающие их (блин!) ананасами.
2.
Не нравится мне,
когда Маяковского
Читают
проникновенными голосами,
Когда ритмику его
яркую,