А сейчас за столом, напрочь позабыв о вчера только «испробованных» на своей спине ивовых прутиках, он поспешно набивает карманы сахаром. А вчерашние события происходили примерно так. «Следствие» началось с маминого официального заявления.

– Набиулла, что-то сахару в кладовке становится всё меньше и меньше, не знаю, что и думать, – заявляет мама так, чтобы слышали все.

Мы-то знаем, на ком шапка горит, но не пойман – не вор. Должна же быть в мире справедливость. На губах у отца, принявшего эту информацию и положившего её в свою память, начинает играть знакомая нам опасная улыбка. Брови поднимаются, придавая лицу выражение крайнего недоумения. Молчит. Вопрос «кто стащил сахар?» – был бы совершенно неуместен. Дураков нема. Никто на себя не возьмёт.

Позже, украдкой от всех, отец поручает востроглазой и прямолинейной Сульме (ныне бывшей библиотекарше) вести тайное наблюдение. Только она сможет застукать ловкого и хитрого Афгата. Другие девчонки, Сагдия и Лилия, на это серьёзное дело не годятся, у них терпения не хватит, да и Афгат отомстить может. Младшая Сария ещё совсем мала, с таким важным поручением ей не справиться.

Сульма по-пионерски добросовестно выполнила порученное ей дело. «А что, – размышляла она, – все хотят сладкого, почему это только Афгат должен лакомиться?» И вот однажды, как только она увидела, как Афгат прошмыгнул в кладовку со стороны огорода, отодвинув оторванную дощечку, тут же побежала с радостной вестью к отцу, как раз пришедшему домой на обед.

А возле родника Афгата дожидаются друзья-мальчишки, потому что нет ничего вкуснее сахара, смоченного в студёной ключевой воде. Но дело не сладилось. На сей раз сластёны остались без сахара. На выходе из тайника маленького воришку встретил отец с букетом вымоченных в воде ивовых прутьев. Для человека, получившего воспитание в татарской среде, ива ближе и понятнее, чем, допустим, пальма или кипарис. В то же время язык ивовых прутьев совершенно прост и понятен: чыж-пыж, чыж-пыж. Никакой толмач не нужен. Воспитательную работу отец выполняет с усердием, от души, спина Авхата покрывается кровавыми полосами. Из глаз Афгата катятся чистые, как кристалл, прозрачные шарики, но в таких случаях кричать, плакать вслух не принято. Хочешь красиво жить – не попадайся!

По правде сказать, отец, кажется, наказал его сразу за два проступка. Несколько дней назад Авхат помогал отцу в торговле и, не выдержав одурманивающего запаха духов, припрятал маленький флакончик в карман, не для себя, конечно, а для девчонки из младшего класса. От такого самопожертвования поэты пришли бы в восторг, написали бы оды, гимны, Хай Вахит создал бы пьесу «Первая любовь». А отец, понимаете ли, отсталый человек, не хочет понять нежных чувств сына, его решимость страдать за любовь. Порядком разгорячившегося отца остановила мама.

– Ну хватит, Набиулла, он больше не будет.

Отец, будто только этого и ждал, тут же бросил прутья на землю. Мама сорвала в огороде листья лопуха, положила их на окровавленную спину сына, опустила рубашку, заправив её в штаны.

– Иди в дом, полежи на животе.

«Угощать» нас ивовыми прутьями для отца – вынужденная мера. Он пытается внушить нам, что греховно, а что хорошо, как он сам это понимает. Всем законам нравственности, передаваемым из поколения в поколение, от отца к сыну, он обучает нас, опираясь на народную педагогику. Значит, и этот приём в ней предусмотрен и одобрен. Основная цель породивших нас на свет людей – внушить нам главную заповедь: не воровать, без спросу ничего не брать. Не потому, что сахару жалко (хотя и с этим напряжёнка), просто мы должны уметь держать себя в руках, управлять своими инстинктами, не терять совесть, поддавшись минутной слабости. Вот это пытается отец внедрить в наше сознание (правда, иногда с помощью ивовых прутьев).