Он решил проверить состояние ограды.

Едва приблизился к ней, как в памяти всплыл эпизод его последнего года на даче. В ту весну мальчишки-одноклассники посвятили его, отсталого незнайку, в тайну различия полов. Конечно, он и раньше замечал, что мужчины и женщины устроены немного по-разному, но не придавал значения отдельным несовпадавшим деталям. Оказывается, они потому и разные, чтобы иногда с о в п а д а т ь, доставляя друг другу массу удовольствия. Якобы от таких совпаданий и рождаются дети. Насчёт удовольствия Сева усомнился – очень уж противной показалась ему описанная похабными словами процедура: от неё, скорее, вытошнит. А в единственную причину детопроизводства и вовсе не поверил. Тогда, получается, столь мерзким делом должны были заниматься и его родители. Нет, они же интеллигентные люди, они на подобную гадость не способны! И потом: детей имели и Пушкин, и Толстой, и даже Пётр Первый. Неужели великие личности могли позволить себе грязное и постыдное занятие? Рассказанная версия способа продления рода означала для него крах веры в человеческую чистоту и порядочность, и он не мог её принять. Но интерес к противоположному полу она всё же разожгла. Оказавшись как-то наедине с восьмилетней Таней, жившей напротив, он по-дружески попросил её, гулявшую в одних трусиках, их снять, пообещав взамен сам сделать то же. Таня категорически отказалась, заявив, что обязательно пожалуется родителям на обнаглевшего мальчишку. Сева не понял причины её гнева, но ещё сильнее захотел увидеть голенькую девочку.

И вот однажды, забравшись в малину, росшую вдоль заднего забора, он заметил на соседнем участке малышку, расхаживавшую без всякой одежды. Ребёнку было годика три-четыре, не больше, но даже такая кроха возбуждала его любопытство. Он тихонько позвал её. Она подошла и остановилась метрах в пяти от изгороди:

– Тебе чего надо?

– Хочу тебя ягодками угостить.

Польстившись на горсть малины, девчушка приблизилась вплотную, дав возможность любознательному исследователю внимательно рассмотреть устройство той части её тельца, которая обычно скрыта для глаз, и даже потрогать её, не вызвав никакого протеста. Малейшего прикосновения оказалось достаточно, чтобы двенадцатилетний мальчишка ощутил изменение своего мужского естества. В ту минуту он поверил, что рассказанное одноклассниками может вызывать удовольствие.

Вспомнив эту историю, Всеволод заглянул за забор и обомлел.

Из соседнего дома в одних трусиках вышла девица лет восемнадцати с тазиком, полным свежевыстиранного белья, и начала развешивать его. Взор её, естественно, был устремлён вверх, и она не могла заметить подглядывающего. Тот от неожиданности аж присел на корточки и замер. Лицо девушки рассмотреть не удавалось, поскольку она то наклонялась взять очередную вещь, то запрокидывала голову, чтобы держать в поле зрения высоко натянутую верёвку. Зато отчётливо виднелась её нагая грудь, казавшаяся большой, если нависала над тазом, совсем мальчишечьей в момент набрасывания мокрого белья на выбранное для него место и едва заметной, когда незнакомка приподнималась на цыпочки и тянулась ввысь. Выдавали пол только изюминки сосков, неизменно стремившихся кверху.

Впрочем, незнакомка ли? Может, это та самая девчушка? По возрасту вроде бы подходит. Конечно, она уверена, что никто её в таком виде не заметит. Собственно говоря, наблюдать можно лишь с их участка, а здесь, она знает, живут только старик со старухой. Первый еле ходит, а вторая плохо видит, да и чего её стесняться.

Покончив с бельём, юная соседка скрылась, а через несколько минут выпорхнула уже в закрытом купальнике и отправила на ту же верёвку бывшую на ней перед этим нижнюю деталь бикини. Видно, выстирала в последнюю очередь.