104. – В самом человеке естественно родилось отвлечение, которое уже не он, как дыхание, исходящее из его уст; и отвлечение разрослось вне его облаком, которое обняло его, вампиром науки и техники. Все крепче сжимаются объятия вампира, бледнеет и чахнет человек, питая его своею кровью. И не вырваться ему из смертельных объятий, потому что он из недр своих родил своего двойника, сам дал ему жизнь и власть; не вырваться, пока не перестанет безвольно питать его своею кровью.

105. – Чем хитрее и могущественнее становится безличная человечность, тем больше отдельный человек теряет в силе и мудрости. Никогда личность не была так хила, как теперь, в расцвете науки и техники. Жил среди людей человек, слывший недурным столяром; и задумав усовершенствоваться в своем ремесле, он перестал делать шкапы, столы и стулья, но разложил ремесло на отдельные знания и умения и начал учиться раздельно: пристально изучал различные породы дерева и способы их обработки, учился строгать ясень и дуб до полной гладкости, пилить вдоль, поперек и вкось, учился склеивать доски, отделывать и подгонять шипы и по времени достиг во всех частях великого искусства. Годы шли, он все глубже вникал, все дальше дробил мастерство и хотя разучился делать целые столы и стулья, но продолжал совершенствоваться. И понемногу люди начали догадываться, что он потерял рассудок. Он давно забыл цель своего ученья и уже ни о чем не мечтал, даже не радовался своим успехам. Его мастерская была полна идеально оструганных досок, разнообразнейших ромбов, углов и квадратов, отделанных на диво, а он, как одержимый, ежедневно с утра становился за верстак и тупо, с мутным взглядом, пилил, строгал, сверлил и сколачивал бесцельные части, потом ставил конченное к старой груде и машинально принимался за новое. Так современный человек, увлекшись раздельным знанием и умением, позабыл общий смысл своего жизненного дела. Наука и техника были благом для человечества, пока они действовали и медленно росли в строгом подчинении его целостной воле, то есть сущему в нем образу совершенства; и они стали величайшим проклятием с тех пор, как оторвались от почвы своей и зажили легкой воздушной жизнью, головокружительно быстро развиваясь и увлекая за собою изнуренного человека.

106. – Мы ныне изживаем остатки того крепкого здоровья, которое некогда впитали из почвы наши далекие предки, когда они еще своею личностью, как живым корнем, коренились в природе. Они знали невыразимым знанием целое назначение свое, и если их средства были скудны, зато не было ни одного знания или умения, которое не подчинялось бы общему смыслу труда. Наши средства необъятны, но уже не служат делу, которое мы забыли, а напротив, уводят нас прочь, не подчиняются жизни, а подчинили ее задаче своего собственного совершенствования. Тяжкое недоумение томит человека: он не знает, на что ему это богатство знания и умений, он вообще ничего не знает и ничего не хочет. Для чего жить? не хочется жить! В этом чувстве нет логики и нечего ее искать. Воля к жизни – только факт, она бывает сильна, и она может совсем угаснуть. Он еще стоит за верстаком, как тот столяр, и с виду усердно строгает, но в его глазах глухая тоска и зарницы безумия. Вдруг сумасшедший столяр точно проснется, оглянется с ненавистью на кучи своих ненужных поделок и, озверев, начинает яростно рубить топором, и рубит в щепы, пока не искалечит рук; тогда он роняет топор на землю и, сев в углу, беспомощно плачет, так что сердце надрывается слушать. Не так ли безумствовали европейские народы в этой страшной войне?