Песок. Куличи из песка.
Два старца на детских качелях.
Ограда. Венки. Облака.
1982
«Древнее, чем море, белее, чем соль…»
Древнее, чем море, белее, чем соль,
Вернее, чем камень, и легче огня
Замёрзшая влага, которая столь
Желанна безумию жаркого дня.
Небесная манна незнаемых стран,
Не странно ли то, что на севере нет
Названья, в котором не то океан
Всё крепче сжимает ледовый браслет,
Не то нисходящая к нам так легко
Кружится холодная пыль облаков.
И летнее время опять далеко,
И в небе цветение белых венков.
О снег, ты безмолвен, как лучшие дни
Истории нашей и жизни моей,
Как будто те книги, в которых одни
Осколки событий и судьбы теней.
О снег, ты хранишь неизменную честь,
Уснувшую влагу холодных небес.
Как будто на зимнем пути ещё есть
Зелёной листвою смеющийся лес.
1988
Святой Франциск
(«Рассудок мой – лишь тёмное оконце…»)
Рассудок мой – лишь тёмное оконце.
Но мудрость Бога ярче света дня.
Блаженно утро. Здравствуй,
брат мой Солнце!
Сестра-земля, благослови меня.
Я только тень спасительного Слова.
Я по земле скитаюсь налегке
И сёстрам-птицам приношу я снова
Благую Весть на птичьем языке.
И пеньем мне ответят сёстры-птицы,
И брат мой лес расступится в ответ,
Сестра-звезда не даст мне заблудиться
И брат-подсолнух выведет на свет.
Я всех бедней – и я же всех безбедней.
Мир Божий – дом для братьев и сестёр.
И брат мой вор отдаст мне
грош последний,
И брат-палач отбросит свой топор.
Но свет далёк – и близко пепелище.
Пусть долг велик – земной недолог путь.
Настанет день, и на погосте нищих
Мне смерть-сестра предложит отдохнуть.
Меч занесён, – но всё в Господней воле.
Зажжён костёр, – но боль —
лишь тень огня.
И брат мой меч не причинит мне боли,
И брат-огонь не обожжёт меня.
1980
К польской сестре
(«Это гробовая тишина…»)
1.
Анне Добошинской
Это гробовая тишина
Перед громом или чёрным днём.
Это Польша – спящая страна
Между августом и сентябрём.
Бог поможет, милая сестра,
Только дни бессмертья сочтены…
В сердце века – чёрная дыра.
Вестерплатте. Первый день войны.
2. Польше
Не в человеческой, видно, власти,
Ты торжествуешь – без торжества.
Четыре раза рвали на части
Тебя, но ты осталась жива.
В крови, полумёртвая, ты молилась —
Из крови, из пепла живых теней…
Четыре раза Господня милость
Спасала тебя – по вере твоей.
3.
Нам говорят – мы вышли из пустыни
И есть вода и хлеб. И время есть.
Но всё летит над тишиной Катыни
К безвестным именам Благая Весть.
И к Трём Крестам горящим небосклоном
Восходит ночь последнего суда…
И в сентябре над Краковом бессонным
Поёт труба – и падает звезда.
4.
Всё изменилось – выцвело и потускнело.
Нет, не от старости – всё это было вчера.
Глядя на нас, люди думают: брат и сестра.
Брат и сестра… мы оправдываемся неумело.
Всё изменилось, но только не мы – до поры.
Так обрываются письма на полуслове.
Вечно: сестра без брата, брат без сестры…
Но не отнять у нас солидарности крови.
Цены всё выше – на жизнь, на слово, на взгляд,
И вечер века грозит нам дурною славой.
Всё изменилось – но именем Анна звенят
Глиняные колокольчики над Варшавой…
1989
Диалог между Франсуа Вийоном и стряпчим Котаром
(«Нет в этом мире ничего…»)
– Нет в этом мире ничего
хорошего, друг мой.
Вот ты, Франсуа, пришёл к Марго,
а у неё – другой!
– Котар, о чём ты там поёшь?
Налей-ка мне вина!
Другой? Ну что ж, под рёбра – нож,
глядишь – Марго одна…
– Нет, Франсуа, мир не хорош
и жизнь не хороша:
сегодня ты имеешь грош,
а завтра – ни гроша!
– Котар, к чему гроши считать?
При кошельке пустом
двух-трёх торговцев обобрать
могу я под мостом…
– Нет, в мире страшно всё, Франсуа,