Невежество наше и представить теперь трудно. Мы: не знали ни что такое молитва, ни смысла Святого Причастия… Батюшка вскоре подарил напечатанные на пишущей машинке основные молитвы – молитвословов в храмах тогда еще не было. Женя довольно быстро выучил «Верую», а мне эта молитва долго не давалась и казалась малопонятной. Спустя некоторое время мы с сыном поехали в паломничество в возрождавшуюся Оптину пустынь. Это событие стало для меня переломным моментом в жизни, направило ее на другие рельсы…

Как-то попали мне в руки воспоминания писательницы Н. Павлович об оптинском старце иеромонахе Нектарии. Ее заметки о первой встрече с ним: «манеры старого маркиза», «неуловимое старинное изящество» – удивительным образом точно отражают и облик нашего дорогого батюшки. Высокий, стройный, в благородных сединах… У него были прекрасный слух и замечательный голос. Но главным сокровищем отца Михаила – нетленным, не утаенным, льющимся через край – являлась теплота его любви. Она согревала каждого, кто подходил к батюшке, кого, как крылом, накрывал он епитрахилью. Любовь его – истинная, безраздельная, не взирающая на лица, привлекла в последние годы к старцу-протоиерею столько сердец, что к нему стало трудно пробиться в воскресные дни – люди на исповедь стояли стеной. «Батюшка наш стал прямо кинозвездой», – грустно, бывало, шутили мы с женой О.

Мудрость и простота его речи… Батюшка Михаил любил толковать святоотеческое учение о том, что у нас три врага: мир, плоть и диавол. Про плоть говорил, что это рабочая лошадка. Не надо ее холить, ей потакать, а следует держать в жесткой узде. Но кормить и ухаживать нужно, чтобы была в рабочем состоянии. Мир – все наше неправославное окружение, уводящее от дела спасения. Диавол же «рыкает, аки лев, ища кого поглотити», так что в каждый момент надо быть начеку.

Удивительна житейская мудрость духовного отца. Как бережно и деликатно вел он по жизни своих «овечек»! Накрывая голову епитрахилью, батюшка нередко спрашивал: «Ну, чем меня порадуешь (уменьшительное имя)?» А ты, окаянный, перечисляешь свои неизбывные грехи. Батюшка же только вздыхает иногда… И так больно щемит душа при этих вздохах, что Бога и такого чудного батюшку огорчаешь…

Надо думать, что отец Михаил из своего жизненного опыта вынес то же убеждение, что и священник Александр Ельчанинов: «Всякое принуждение, даже к добру, вызывает всегда только отпор и раздражение». Отсюда – его удивительная мягкость. Хотя, если требовалось, он мог сказать человеку и нелицеприятные вещи – твердо и назидательно, но в такой форме, чтобы не обидеть.

Однажды мне довелось провожать отца Михаила в больницу к одинокому, умирающему от рака рабу Божию Петру, постоянному прихожанину Покровского монастыря. Батюшка был, как обычно, с саквояжем пятидесятых годов: пузатеньким, с двумя овальными замками-задвижками. В нем все необходимое для исповеди и Причащения. Какое это было счастье для старика – последнее напутствие батюшки! «Что, домой собрался, голубчик? – говорит батюшка. Тот только плачет…

В течение недолгого времени батюшка Михаил сменил ряд мест службы, пока снова не вернулся в Покровский монастырь. Это были Крестовоздвиженский храм на Подоле, «Чернобыльский» в Дарнице, Трапезный храм в Кирилловской церкви. Мы с О. последовали за батюшкой по этому «кольцу». Помнится, когда впервые поехали за ним в Дарницу, долго не могли найти маленькую церковку Входа Господня в Иерусалим на бульваре Верховного Совета. А найдя, сунулись нечаянно в дверь, ведущую прямо в алтарь. Батюшка, совершавший проскомидию, в первое мгновение оторопел, но затем, увидев вместо грабителей своих испуганных прихожан, ободрил нас улыбкой и успокоил.