Это небольшой городок, упрятанный в зелени садов. Вот ясно видно, как вспыхивают огоньки. Направо от города висят гирлянды ослепительных шариков. Это огни электрической станции и радиоцентра. Там стоят высокие мачты, и на концах их горят рубиновые огни. Они предупреждают летчиков об опасности. Но мне плевать на них! Я хитрый! Я и без них знаю, где для меня опасность. Попробуй задремать ночью в этом месте, ну и промажешь мимо. Соскочишь с воздушных потоков – и поминай лихом. Какой тебе там рекорд! До аэродрома-то хоть бы добраться. Потащит тебя вниз, к черной земле. Гадай себе место для посадки. Поэтому-то я и поворачиваю теперь обратно. Правой рукой штурвал увожу вправо, правой ногой нажимаю на педаль. Ишь, как свистит ветер в тросах! Злится! Обманул я его. Поплывем в обратный путь. Все это вроде беличьего колеса. Кругам и счет уже потерял. Устал я. Ветер, а ветер, может быть, плюнуть на мировой рекорд? Пойти на посадку? Скажу: ветер планер не держит и все такое, мол, а сам пойду спать. Нет, не выйдет это дело! Ты-то, ветер, – за, но я против. Уже ночь! Темнота висит справа, и слева, и впереди. Нет, впереди что-то светится. Это аэродром. Там прожектора освещают посадочный знак. Там дежурят люди, техник Алешка – доктор моей стрекозы, друзья.

Все мои товарищи давно уже сели. Начинали-то летать пять планеристов, а остался я один. Остальные не продержались! Оказывается, с бризами надо быть вежливым и знать их повадки. Ну вот, и аэродром. Не свисти, ветер! Все равно не сяду, пока рука не отвалится. Конец склона! Надо опять поворачивать. Под фюзеляжем белеет посадочный знак. Несколько лет тому назад этот знак освещался не прожекторами, а ручными фонарями «летучая мышь». Это было примитивно, но и тогда летали с не меньшим энтузиазмом. Тогда летала и Женя. Женя! Вот о чем поговорить! О любви! Ветер, хочешь я расскажу тебе о своей любви? Конечно, хочешь! Я тогда был молод и не так спокоен, как сейчас. Волновался слишком часто. А теперь я совсем не волнуюсь. Зрелость! Ну вот, и жило нас тогда три друга: я, и Тимофей, и Женя – девушка. Ветер, она была черноволосая. У нее большой, немного выпуклый лоб. Он был всегда спокойным и гладким, а иногда даже блестел. Мы с Тимкой смеялись и делали вид, что ее лоб – это зеркало и мы в него смотримся. Правда, смешно? Ну, а Женя сердилась. Ее карие глаза становились влажными. Но она не плакала. По-моему, Женя не умела плакать. Она была строгая. Мы учились все вместе в планерной школе и работали на заводе. Тогда было жаркое время. Я успевал делать вдесятеро больше дел, чем теперь. Времени не хватало для гуляний. Но все же я ухитрился влюбиться в Женю. Ветер, ты знаешь, что такое влюбиться? Это очень просто! Вот и ты, ночной бриз, влюблен в море. Тянешь все время туда, где шумит прибой. Ты затих, ветер? А, да, конец склона. Что ж, повернем обратно. Влюбился – и жизнь моя закипела. Я и сейчас далек от старости, как от этой спящей земли, ну, а тогда был совсем юным. Я и не предполагал, что нужно спешить срывать яблоко с дерева, пока оно не упало от порывов такого вот ветра, как ты. Я все медлил и старался растянуть наслаждение простых встреч, когда еще ничего не сказано даже намеками. Это возможно только в юности – любить и оттягивать час объяснения для того, чтобы мечтать о нем и представлять его себе каким-то особенным. И на заводе и в планерной школе я встречался с Женей и все время думал, что вот-вот наступит час, когда я скажу ей свое заветное слово.

Она была, как всегда, строга и деловита. А мне казалось, что это тоже маска, за которой скрыта любовь. «Подожди, плутовка! – говорил я про себя. – Придет конец твоей строгости». Однажды я решил, что наступило время для разговоров. Я как раз купил билеты в театр. «Ну, что же, я очень рада!» – сказала мне Женя, когда я предложил ей пойти смотреть пьесу Шиллера «Коварство и любовь». И мы пошли… Это была прекрасная вещь – то, что мы смотрели в тот вечер. Вам, ветрам, знакомы другие зрелища, они грандиозны, я знаю. Ну, а мы смотрели спектакль про страдания и любовь людей. Режиссер по-особому сделал эту постановку. Он заставил нас смотреть на сцену как бы сверху. Как с планера на небольшой высоте. Я видел мрачные стены замка, и синий свет, переливающийся на бутафорских башнях. По двору, выложенному огромными каменными плитами, шел гнусный Вурм, и шаги его гулко раздавались в тишине. Мое сердце забилось от гнева. Я ненавидел этого иезуита. И схватил в волнении пальцы Жени. Она не отняла руки, и я тогда вернулся к действительности. Я любил Женю. Опустился занавес, и мы вышли в фойе. Мы встали у рояля. Я растопырил пальцы, поглаживая его блестящую поверхность.