Вначале сентября все члены большого «междусобойчика» вернулись в город. Началась учёба, болезни, проблемы в бизнесе родителей. Словом, всё было как всегда.

Братья приехали, к Рождеству Христову, на три дня. И увиделись с сёстрами на балу. Девушки выросли ещё немного и похорошели так, что глаз оторвать от них было просто невозможно.

В своей парадной военной форме братья выглядели очень солидно. Но это не помешало им подкрасться к барышням незаметно и, не давая тем опомниться, пригласить их на тур вальса. Альберт с Анхен, Франц с Констанц, а Генрих с Ирмой закружились по паркету, как пары весенних птиц, взмывающих в ясные небеса.

– Как поживаешь, дорогая Ирма, – спросил Генрих.

– Хорошо, дорогой Генрих, очень хорошо, а ты как? – взмахнув, несколько раз веером, спросила Ирма, – Как здесь душно, – объяснила она свой жест.

– Сегодня состоится жеребьёвка у нас дома, но мы, с братьями, итак знаем куда пойдём учиться дальше.

– Ах, как интересно! – ответила Ирма рассеянно, а сама краем глаза посмотрела на толпу гостей.

– Ты кого-то ищешь, Ирма?

Вальс закончился, Ирма улыбнулась Генриху и не ответила на его вопрос. Он проводил её к Констанц и потом принёс девушкам мороженое.

Франц встретил старых друзей по Гимназии и о чём-то увлечённо беседовал с ними.

Альберт был в ударе: он перетанцевал со всеми знакомыми и не знакомыми девушками на балу. Потом забрался в оркестр и бодро спел весёлую солдатскую песенку. Наконец, упился Глинтвейном так, что братья были вынуждены отвезти его домой.

– Расскажи-ка мне, дорогой братец, в честь чего это ты сегодня вёл себя, как «Дурень Ганс»? – пихая Альберта в бок, рявкнул ему в ухо Франц.

– Ирма выходит замуж этой весной… – промямлил Альберт, уронив голову на плечо Генриха.

– Фу, скотина, да ты врёшь! – воскликнул, отталкивая от себя Альберта, Генрих.

– Так хочется дать в эту пьяную морду, чем покрепче! – поддержал Генриха Франц, – Он испортил нам вечер!

– Мне шепнула об этом Анхен… – из последних сил вякнул Альберт и шмякнулся с сидения на пол, потому что машина резко затормозила, остановившись у дома.

Франц и Генрих переглянулись: – Эй, ты, полковая швайнэ, повтори, что ты сказал?

Но Альберт уже храпел. Они оставили его спать в машине, накрыв пледом.

Братья встретили Анхен после бала в гостиной.

– Ты стала просто красавицей, дорогая сестричка, скажи-ка нам, это правда, что Ирма выходит замуж? – медленно подходя к ней, спросили Генрих и Франц.

– Альберт всё-таки проговорился. Так я и знала. Ну да что там скрывать, да – это правда, я ручаюсь за то, что сказала Альберту, – ответила Анхен, отодвигаясь от них, на всякий случай, подальше.

– А ты откуда это знаешь? – братья произносили слова медленно, нажимая на каждое слово, и подошли к ней в плотную.

Анхен присела на диван и смотрела на братьев снизу вверх.

– Я слышала собственными ушами разговор тёти Эммы с нашей матерью. Они не заметили меня, как всегда, я сидела за шторой на подоконнике, в библиотеке, и мирно читала, когда они вдруг тихо зашли пошептаться о своём, – отвечала им Анхен испуганно.

Братья переглянулись. В эту минуту вошла мать и пригласила их в гостиную, на жеребьёвку. На столике у праздничной ёлки, лежал кожаный прадедушкин кисет, из которого по традиции вынимался жребий. Генрих и Франц подошли к столику и, достав жребий, прочитали вслух:

– Юриспруденция, – прочёл Генрих и посмотрел на брата.

– Коммерция, – прочёл Франц.

– Ну что ж, Альберту досталась бухгалтерия, – объявил отец и хотел подойти и забрать из кисета жребий Альберта, но Генрих опередил его, он быстро собрал все бумажки и швырнул их в камин. Отец развёл руками. Все похлопали в ладоши, и пошли за праздничный стол.